Мы с удивлением отнеслись к процедурным надолбам "Единой России" перед табличкой "Выход из партии". Ведь когда система приходит в мемориальное состояние, она не способна даже мешать. Автор еще при коммунистах непринужденно развалил ВЛКСМ в отдельно взятом уголовном розыске Леноблгорисполкомов. Оттого что в 1989 году, впрочем, как и сегодня, идея была голая.
Разумеется, процедуры входа и выхода в и из КПСС, ВЛКСМ были прописаны предельно демократическим способом. Об октябрятах не в курсе, там наверное, интереснее. Другое дело, как это трактовалось.
Когда в кинолентах показывали сцену имени "партбилет на стол", зритель шкурой ощущал последствия. Органы никогда членов партии не привлекали. Их сначала исключали, а уже потом сажали. За добровольный выход из партии не стреляли года так с 1956-го, правда, и работать после этого удавалось лишь в кочегарке. Поэтому принципиальных не наблюдалось.
В конце 80-х всем взрослым и трезвым уже стало ясно, что советская эпоха плохо скрывает конвульсии. Несмотря на то, что к КПСС и ВЛКСМ уже с четвертой звезды героя Леонида Брежнева относились с теплым юмором, большинство подчинялось стереотипу поведения, при котором надо автоматически изображать андроидного. Если по Ульянову-Ленину, то "сила привычки - страшная сила".
21 декабря 1989 года я семенил по коридору четвертого этажа на Лиговском, 145, где располагался отдел уголовного розыска ГУВД Леноблгорисполкомов. Даже помню зачем. Намедни под Литейным мостом с Выборгской стороны шайка прижала такси и освободила туристов из США от всего дефицитного. А я только что узнал, что дирижировал изъятием ценностей махровый налётчик Рома Амирян.
Тут меня ловко и прижал к стене секретарь нашей первичной комсомольской организации Саша Файкин. Взносы я не платил давно. Если честнее, то 11 месяцев, несмотря на устав, предписывающий кары тем, кто отстает хотя бы на пару. Не то, чтобы было жалко из 236 рублей довольствия отдать на мировую революцию 3 рэ 54 коп., а раздражала эта балалайка.
Разговор как всегда. Он: "Погоди". Я: "Отвяжись". Он: "Достало". Я: "Меня тоже". Потом нотки повысились и мы громко друг другу произносили слово "достало", начиная его с буквы "З".
Из канцелярии вышла секретчица Надя и также начала с "З". Далее дверь в кабинет начальника распахнулась и полковник Федотов произнес это "З" громче всех.
- Вышенков! …. (что-то о моей родне). З.... ! (это уже о нас двоих). Мне с дипкорпуса звонили по поводу американцев … (тут немного о президенте Буше-старшем), чтоб к вечеру Ромка был, - смачно орал он.
Затем он назвал нас марксистами, но теми? кого изнасиловали в извращенной форме неоднократно. Парторг майор Сорокин, высунувшийся из-за угла, заржал и отправил всех именно туда. Причем, вместе с полковником.
Вы же понимаете, что это была не ссора, а типичная милицейская перепалка.
Отойдя на безопасное расстояние, мы переругались еще больше и перешли уже на личности. Я Сане вспомнил, что он только и глушит кофе в охраняемой им интуристовской гостинице "Ленинград", он мне напомнил, как я в состоянии, далеком от плакатного образа, оторвал у его агента рукав от итальянской пропитки.
В сердцах я написал заявление и швырнул его Файкину. Файкин швырнул мне обратно, заявив, что без моей грамоты разберется.
Пока ехали на Невский, ветеран-водила меня отговаривал, мол, не надо портить биографию, раздуют и не простят. То же самое наговаривал и начальник отдела.
После Нового года Саша спокойно объявил, что я больше не член. Мол, кто-то где-то вверху что-то оформил.
Наступило затишье. Оперативники ждали развлекухи, предвкушали появления ответственных работников Смольного.
Ничего. Ни удара в рельсу, ни вздоха.
Кто был второй - я не помню, но уголовный розыск с Лиговки как ломанулся из ВЛКСМ. Другие отделы пронюхали и ринулись вдогонку.
К концу февраля 1990 года комсомольской организации в УгРо не стало.
Через полтора года мы жили в другой стране.
Мир всегда равен тому, чему мы его представляем. Если верим, что домовой существует, значит, ему надо на ночь оставлять миску молока. Как только убеждены, что власть по ночам думает о нас в Кремле - конечно, надо ходить на цыпочках.
В сказке ребенок крикнул о голом короле.
Порой мы неумышленно становимся героями Андерсена. Что-то толкаем, оно рушится, и мы понимаем, что это было лишь в нашем представлении.
Кстати, Саша тогда крикнул, чтобы я свой билет и заявление засунул чуть ниже пояса. Вот они — осколки империи и пригодились.
Евгений Вышенков,
47news