47news нашел необычные предметы времен войны. Читайте, какие истории всплывают за обувью семьи концертмейстера, трофейным ножом летчика и нежным письмом военкора.
18 января. Петербург. 80-летие прорыва блокады. Рассказы о тех днях — код ленинградских семей. 47news дотронулся до вроде бы простых вещей из коллекции "Ленрезерва".
Пуанты Академии Вагановой
Коллектив государственного хореографического училища (Академии имени Вагановой) летом 1941-го эвакуировали в Пермь. Среди оставшихся пятерых педагогов - 35-летний преподаватель музыки и пения, концертмейстер Галина Разумовская. Из-за эвакуации начинается сокращение штата. В марте 1942-го она вернется в училище, но уже на должность пожарного. И это реальность тех дней: старшекурсники и педагоги дежурили в здании на улице Зодчего Росси, сами тушили пожары на крыше от зажигательных бомб.
В январе 1943-го - первый блокадный набор учащихся. Среди поступивших - сын Галины Олег. В семье хранили истоптанные детские пуанты, которыми мог пользоваться и он. Летом ребенок уезжает на дачу и присылает короткое письмо.
"Дорогая мама. Я сыт и не скучаю. Я загорел и поправился, и потолстел. Мамочка, мне на даче хорошо, скоро приеду в Ленинград. И будем вместе жить", - выведено неумелым почерком. Это современных родителей слово "потолстел", скорее, расстроит, а в то время успокаивало.
Галина Федоровна пережила блокаду.
Финка и булавка летчика
182 дня до прорыва не дожил летчик 26-го истребительного авиаполка Геннадий Беликов. Великая Отечественная застала его на Смоленщине. Июльским вечером 1942-го у поселка Горская под Ленинградом замкомандира эскадрильи ушел в пике. МиГ-3 с работающим мотором вошел на пять метров в землю. Системы катапультирования в то время еще не было.
Поисковики "Крылья Родины" откопали его ровно через 75 лет. Работали пять дней. Родственникам остался портрет с глубоким умным взглядом, а северо-западный болотистый грунт надежно сохранил набор личных вещей старлея. Из земли подняли неиспользованный парашют, гимнастерку, пистолет ТТ, ракетницу. А вот деревянная расческа разлетелась на части. И еще — классная штука.
Обрывок с дореволюционной орфографией: "Я милого узнаю по походке: Он носит плюшевы штаны, Шляпку носит он панаму, Ботиночки он носит на рантах ...". Это же культовый шансон, который исполняется до сих пор. Например, Гариком Сукачевым.
При нем же нож с искусной гравировкой на рукоятке. Это финка. Тут же разбившаяся перьевая авторучка - тоже не из простых. Такие либо забирали у солдат вермахта, либо принимали в дар от союзников вместе с техникой по ленд-лизу.
Летел старший лейтенант Беликов с 18 рублями, 60 копейками и булавкой. Последняя - не суеверие, а предмет весьма практический. Деньги и документы натурально прикалывали к одежде. Та же процедура - у пассажиров поездов на случай интереса карманников.
Фантастические строчки
В отличие от других писателей-фронтовиков фантаст Лев Успенский свое позднее творчество войне и блокаде не посвящал. Зато каждый советский ребенок читал его "Слово о словах" и его переводы мифов Древней Греции. Летом 1941-го военкор газеты "Боевой залп" Успенский - в подразделениях Ижорского укрепрайона. Есть документ о том, как политрук краснознаменного Балтийского флота поручает 42-летнему интенданту 3-го ранга написать художественные произведения о бойцах 2-й бригады морской пехоты: "Вы должны осветить боевые дела ..."
Разумеется, с фронта близким отправляются письма, они собраны в две пухлые папки. 47news перечитал то, что под номером 24 от 23 августа 1941-го. Почерк автора ровный и мелкий. Бережет бумагу. Мысли складываются четко. В письме родным никаких помарок и исправлений.
"По газетам и радио ты, вероятно, знаешь, что положение, создавшееся на подступах к Ленинграду, довольно серьезно. Я ни в какой степени не склонен впадать в малодушие и чуть ли не в обморочное состояние по этому поводу ... Однако враг силен и ловок. Может случиться так, при его тактике наскока, что он отрежет нас на время от остальной страны, а значит, и от вас, - обращался писатель к супруге в августе 1941-го. - Если бы так и случилось, то рано или поздно кольцо осады прорвется, и мы явимся к вам. Милый мой, дорогой, ненаглядный, обожаемый поросеночек! Единственная мольба моя к судьбе - свести нас снова вместе всех, живых, здоровых, любящих друг друга".
К семье Лев Успенский вернулся осенью 1945-го.