…У входа в станцию метро зазывалы стоят на табуретках, истошно и заученно призывают покупателей к развалам одежды. Рёв мопедов, 13-миллионный Тегеран-великан просыпается. Вдруг — с десяток женщин в чадрах до пят ринулись с разных сторон и плотно обступили один из лотков. На него из баула высыпали вещи.

Иранки, словно хищные чёрные птицы, перебирают товар, руки так и мелькают. Гвалт и гул голосов на улице нарастает. На коленях ползет молодой парень-калека, просит милостыню и что-то пронзительно мычит в телефон.

Идём вдоль череды забегаловок. Наш Роспотребнадзор в обморок упал бы от такой санитарии. Зато дешево. Вот вываривают бараньи головы. Ободранные от шкуры они навалены на прилавок, таращатся. Вонь лютая, пытаюсь задержать дыхание, чтобы не вывернуло. Тут же жарят и яйца несчастного парнокопытного. "Для роста волос очень полезно, хочешь попробовать?" — иронизирует мой переводчик Али. Но это я думаю, что он шутит.

— Чем обычно завтракают небогатые? — спрашиваю выдохнув.

— Для бедных — вареные куриные яйца. Три штуки за доллар.

— Хм. А богатые яйца не едят?

— Ты не понимаешь. Богатые едят яйца и к ним еще много всего вкусного. Орехи, например. Они дорогие, на экспорт идут.

Это, наверное, как у нас весь мед бы на экспорт ушел, а соты продавались бы только в Елисеевском.

Парковка мотоциклов кажется бесконечной, их тысячи в ряд. Машина для иранца по большей части — роскошь, а 2-3 тысячи «зелени» на мопед можно скопить.

Спускаемся в подземку — моя цель бедный квартал Шуши на юге Тегерана. Мой проводник не в восторге.

— Ты постоянно снимаешь фото и видео. Сейчас мы в центре, и это более-менее нормально, хотя людям это не нравится. Но там нас могут ограбить. И в метро снимать нельзя. Полицейские мобильный отберут. Я не буду за тебя заступаться, — предупреждает он.

— Давай недалеко от станции метро походим и обратно, — все-таки дожал я, пообещав сильно не отсвечивать.

В коридорах метро вакханалия торговцев. Женщины, мужчины, старики и дети сидят на полу у стен с копеечными кошельками, одеждой, побрякушками, чехлами для телефонов, платками, рубашками. Но вокруг чисто, мрамор пахнет свежестью и прохладой. Кстати, станций в два раза больше, чем в Петербурге — 145 штук.

Все-таки буйство стихийной торговли именно на этой станции связано с близостью базара. На остальных поспокойнее. Покупаем билетик — это чек с QR-кодом, его надо приложить к турникету. Одна поездка стоит 25 тысяч риалов, то есть менее 10 американских центов — 6 рублей на наши деньги.

Уровень инфляции примерно 40% в месяц. 1 доллар стоит 280 тысяч риалов. То есть 100 баксов равно 28 млн риалов. Есть и официальный курс — 260 тысяч, но он для внешнеторговых операций. Банки валюту не продают, это удел официальных обменников и уличных менял. Минимальная зарплата в Иране 175 долларов. В топе - за тысячу и выше - врачи и занятые в нефтегазовой отрасли. У них же самые высокие пенсии — от полутора тысяч долларов. Средняя по стране около двухсот.

Народу под землей днем немного, станции открытого типа, как у нас на конечных. На стенах в вестибюлях картины и барельефы исторической тематики, в основном героической. Как у нас. Недоумеваю, насколько все опрятное — эскалаторы, поручни, указатели, отделка, поезда. Объяснимо: метро начало строиться в 2000-м году. Участвовали европейские и китайские компании, а государство к социальному обязательству подошло щедро.

Последние вагоны для женщин. Отсечка по надписи на полу "Women only" и изображению лица в чадре на стене. Под ним сидит в черно-белой форме охранник. В остальные женщинам можно, если рядом муж или родственник. Впрочем, правило часто не соблюдается, и это не порицается, сам видел.

На вагонах сочная реклама безалкогольного пива, внутри же изречения религиозных мудрецов над окнами. Мощно работает кондиционер, на литых пластиковых сидениях люди по большей части в масках. Про пандемию здесь не забыли.

…Выходим на станции "Шуши". Гулкостью напомнило «Купчино». Но снаружи здесь пыльно, пустынно и абсолютный штиль. Видимо, на ночь прилегающую территорию закрывают — вокруг забор и мощные ворота. Сразу выпадаем в переулочек, где небольшой парк с травой, подсушенной зноем. Автоматические «поливалки» в земле исправно тарахтят, бодро крутятся, норовят облить. Указатель — на лошади нельзя. Надо же.

Навстречу женщина с иссушенными, резкими чертами лица — глаза утопают в черных овалах кожи. Нос и скулы готически остры.

— Синтетический наркотик. "Кристалл" называется, его курят. Абсолютное зло, человек очень быстро кончается, — вздыхает мой спутник.

Таких я видел ещё не раз.

Несчастная принимается рыться в мусорном баке, находит платок, осматривает.

Кстати, есть здесь и профессиональные добытчики-мусорщики. Они выбирают годное вторсырье и вещи, а затем тащат на спине в огромных кулях. Если смотреть на такого со спины, то мешок, кажется, идет самостоятельно. Запах…

Улица рычит, хотя машин немного, но мотоциклы создают фон в любой точке Тегерана. Светло-коричневые двух - трехэтажные дома жмутся друг к другу. Редкие деревья растут прямо из асфальта. Тут же здание, от которого осталась лишь стена. Ныряем в улочку — там почти никого. Заборы щерятся тонкими клыками из арматуры. Вижу неподвижного старика-лавочника на раскладном стульчике. В нем вся меланхолия Востока. Заглядываю внутрь. Мда. На пустых полках банка консервов и блок сигарет. В древнем холодильнике образца советского гастронома середины XX века вижу яйца, кость и пару банок чего-то. На прилавке потрясающие чугунные весы. Наверное, из позапрошлого века.

Сворачиваю в еще более узкий переулок. Солнце в зените, но появляется тревожное ощущение. Вечером здесь должно быть щекотливо — фонарные столбы встречаются крайне редко. Но если отвлечься от тревоги, то бедность выглядит умытой. Где возможно, стены подкрашены белой краской, не валяется мусор, хочется притронуться к дверям с затейливым чугунным узором. В окнах сушатся потёртые ковры. У некоторых окон выцветшие, но чистенькие флаги Исламской республики.

Под табличкой с номером дома заметил изображение юноши и подпись.

— Погиб на войне, ему было 18 лет, — переводит спутник.

В Тегеране повсеместно можно увидеть лица погибших на войне с Ираком. Настоящая бойня, длилась с 1980-го по 1988-й. А мы и не заметили. Тогда не надо шуметь, если они на нашу СВО не обернутся.

Навстречу отец с сыном — несут стопки лепёшек, самой дешевой еды — десяток за доллар. Спешит наглухо закутанная в чадру женщина, в руках пакет с крупой. "Не снимай, нам голову открутят. Не дай бог женщину заснимешь", — шипит-требует переводчик. Увидел, откуда крупа, — магазинчик, а возле него столпились женщины и дети. В тесноте ящики с овощами, разглядел связки лука.

Чем дальше заходим в квартал, тем больше мой сопровождающий нервничает. О'кей. Сам уже ловлю напряжение от редких прохожих. Посматривают исподлобья. Возвращаемся.

Проходим мимо автосервиса. Прислонившись к стене, не шевелясь, сидят два подростка, мужчина средних лет и пожилой человек. "Это же картина существования от рождения до старости", — промелькнуло в голове. Возможно, такая же была и пятьсот лет назад. В лавке по-соседству есть движение. Плотный парень разгружает товар, ему не до размышлений.

Неожиданно от переводчика указание: "Стой. Не снимай, не суетись". Невдалеке остановился полицейский на мотоцикле. Над фарой портрет погибшего на войне генерала. Коп спешился, что-то смотрит в телефоне.

— Отходим? — спрашиваю я.

— Нет, этим привлечем внимание - двое мужчин в чисто европейской одежде спешно куда-то идут. Я вызываю такси.

С такси проблемы. Несколько раз вызванная машина отказывалась ехать в этот район. Переводчик тихо ругается. Но повезло, плюхаемся в старую машину непонятной марки, остановленную с руки. Таксист просит убрать с переднего сидения рюкзак. "Мотоциклист может дернуть его во время движения".

Выезжаем в соседний не менее бедный район, но здесь оживленно. Беру в лавке густой обжигающий кофе, затягиваюсь. По кругу несутся машины, сигналят, пыль смешивается со смогом и палящим солнцем. Мне начинает здесь нравиться.

— Самовар, стакан, чемодан, ладонь. Все слова произносятся как на русском. Тюркские корни, —говорит Али.

— Ты это всем туристам говоришь? — улыбаюсь я, вспоминая, что самовар-то "занесли" русские купцы.

— Ну, знаешь ли. Я вообще-то не просто гид, мне самому русские интересны (Иранцы доброжелательны, но вспыльчивы).

— Не хотел тебя обидеть.

— А вот спорим, не знаешь, как на фарси "площадь"?

— Как?

— Майдан! — торжествующе смотрит Али на моё удивленное лицо.

Такси — миллион риалов, то есть три доллара — и можно дальше двигать в любом направлении. Шофер слушает подкаст. О, как. Спрашиваю Али, о чем.

— Как стать счастливым и заработать много денег.

— И как именно? — любопытствую я.

— Нужно много раз повторять себе, что ты счастлив. Видимо, не помогает, раз он по-прежнему водитель, — иронизирует гид.

Трудолюбивый таксист зарабатывает примерно 700 долларов, и работа престижной не считается. В том числе потому, что треть уходит на запчасти, а они дороги, достать их непросто. Старые машины постоянно ломаются. Это я заметил по ручкам стекол на задних сидениях.

Возвращаемся в центр. А здесь контрасты. Служка в моем отеле — подросток лет 13-ти. Он открывает двери, поливает из шланга тротуар, а ночью гордо ходит с палкой за спиной, караулит. Вид воинственный, на меня поглядывает с подозрением. Когда солнце заходит, чем бы ни был занят — все бросает и совершает намаз. Мимо идут его сверстницы в джинсах и худи, головы не покрыты, виски модно выбриты. Не обращают они внимания на пацана. Впрочем, он на них тоже, усердно молится. Уместно здесь вспомнить реплику знакомого иранца: «Чем беднее человек, тем вероятнее он верующий».

— А машины угоняют? — спрашиваю, вспоминая петербургские новости.

— Конечно, угоняют, — как на ребенка, смотрит переводчик.

— Перепродают?

— Такого нет, чтобы целиком. Поймают обязательно, у каждого иранца номер машины один на всю жизнь. Разбирают на детали, либо по частям продают.

Проходим заправку, расположена прямо на оживленной улице. Колонки старые, сильный запах бензина и очередь из машин. Топливо стоит на наши деньги смешные 11 рублей за литр. Но цена субсидируется государством. Обычная тема на кухнях — отмена субсидий и, как следствие, возможный уличный протест. Пока до дела не доходит.

Ещё дешевле заправка газом — 5 рублей за литр. Мне довелось наблюдать, как съехав с трассы, мы попали на пустырь с ангарами, а там газовая заправка. Ну, как заправка. Все очень самостийно и выглядит опасно. Газ стравливают, затем через клапан в багажнике заправляют. Неподалеку курят. Тут же умельцы переделывают машины на газ.

…На улице за мной увязался чумазый мальчик-попрошайка лет семи. Настырный сорванец. Показываю, что риалов нет (извини, давать 100$ пожалел). Он настойчиво клянчит, жестикулирует. Рядом пара полицейских с интересом смотрит это кино.

Навстречу плывёт богатая иранка с покупками, вышла из бутика. На время мой новый знакомец переключился, но отработав мадам, вернулся. Смышленый понял, что нет кэша — залез на ближайший банкомат и стал колотить по клавишам. Мол, смотри глупый дядя, есть выход. Он же не знал, что мои карты в Иране не работают. А может мальчишка надеялся на чудо и ливень из купюр. Помахал ему рукой, тот вздохнул и побежал дальше.

Полицейские к себе относятся строго, отказались фотографироваться. "Мы же полиция", — как показалось, обидевшись, сказал один из них на английском.

Тут же странная картина — вдоль дороги дыры в асфальте метр на метр, оттуда грохот. Сверху работяга тащит лебедкой ведра с землей. Выяснилось, что на глубине пары метров сидит второй и долбит отбойным молотком. И что бы вы думали?

Так корчуют деревья! Учитывая, что на улице +43, работа кажется адской. Потом я видел, как в перерыве они тут же спали вповалку. Как мне рассказали, такой рабочий получает минимальную зарплату, определенную государством, — 180 долларов в месяц. Такая же — у водителей автобусов. Девушки-продавцы и те, кто на ресепшн, получают чуть более 200 долларов. В банке клерк зарабатывает 400$.

— Если ты загорелый, значит, водитель или рабочий. Богатый должен быть белым. Это красиво, — комментирует Али.

…Вечер. Прогуливаюсь возле российского посольства, из-за кустов пахнуло шмалью. Пригляделся, трое парней на мопедах. Болтают, раскуривают. Мимо несутся городские автобусы. Старенькие уже, скрипят да охают. И да, женщины сидят сзади, мужчины — впереди. Неожиданно крики, собралась толпа, кого-то пакуют в полицейский автомобиль. Жизнь.

А бездомному все равно — устроился и ест под кубом взаимопомощи, куда граждане кидают свои лишние риалы. Сдается мне, что их немного.

Смотрел, как же хорошо мы живём, Виктор Смирнов, 47news.