Сразу после войн победы не отмечают. Люди еще не оттаяли. Осколки из тел не вышли. Потчевать некого – в строю были все. При следующем поколении появляются ветераны. Начинается гострадиция. Формируется её культура. Воспитание идёт через правдивые мифы. Вся правда разрушительна.
В солидной, обставленной старинной мебелью, квартире на Кировском проспекте пили чай. На тяжёлом столе лежала забытая вещь – льняная белая скатерть. Разговор пошёл о Ленинграде в войну.
- С нами здесь жила балерина. По-моему, Аля её звали. Она ведь делать ничего не умела, вот и прибиралась по хозяйству, пока мы работали. Как-то пошла она на Моховую посмотреть, есть ли письма от мужа с фронта, там её и съели, - вспомнила известная художница Нателла Абдуллаева.
Она это сообщила гостям – так, между прочим. Чуть-чуть. Иногда у врача, на вопрос о плече, я так же отмахиваюсь – да, это травма спортивная. Мол, всё нормально, продолжайте. Только за разорванными мышцами стоят чемпионаты, а за строчкой Нателлы разорваны миллионы тел.
А эмоция через какое-то время одинаковая.
Это не черствость, а естественная защита человеческого организма. Иначе мы, люди, не выжили бы. Память умышленно архивирует кошмары. Писатель Шаламов говорил, что в жизни есть вещи, которые человеку знать не надо, но создал рассказ, как зеки пожирали друг друга.
Именно на основе этого принципа и создаются мифы. А уж во что они направлены - вопрос следующий. Дальше государство воспитывает и правильно делает. Проходят десятилетия, и даже большинство ветеранов начинают сказания.
Сейчас мы вспоминаем Ленинград. Кто-то коряво, кто-то искренне. Просто нас много. Но никогда мы не поймем, не прочувствуем ад. Потому что чистые, потому что чрезмерно сыты. Потому что живы.
Воспоминаний тысячи. В кадрах и страницах. Когда-то мне Александр Сокуров сказал, что ему предложили снять фильм о Ленинграде войны. И Герману предложили. Это было ещё при губернаторе Владимире Яковлеве. Они отказались. Ведь благодаря их дару, им дали возможность восстановить драматургию правды. А это снимать не то, чтобы нельзя. Преступно.
Примерно в это же время – в начале нулевых в Петербурге появилась работа историка Ломагина "В тисках голода". Крохотным тиражом. В Доме книги лежал десяток корешков. Для человека, привыкшего жить в архивах, это удивительные материалы армейской разведки Германии и НКВД,
Для нас – обывателей, скучные копии документов.
Однако, труд – удивительный. Его надо иметь, чтобы хоть раза два в год – в конце января и начале мая листать. С любой и до любой страницы, где приводятся спецсообщения:
"Как в городе, так и в пригородах Ленинграда возрастают случаи людоедства. За 25 дней января 1942 года за употребление человеческого мяса арестовано 226 человек".
Не надо обсуждать. Помолчим о том, что это только застигнутые на месте.
"Приводим характерные примеры, - продолжает документ. - Работница завода им. Егорова, заманив к себе в комнату четырёхлетнего мальчика, убила его, труп расчленила на части и кормила человеческим мясом своих детей".
Читать два раза в год, но только по назначению врача.
"20 января в пос. Парголово около 10 женщин напали на подводу, на которой отвозились на кладбище трупы, отогнали сопровождающих и начали разрубать трупы на части. Милицией задержаны четыре женщины".
И вот так на трёхстах страницах. Мантра дьявола.
Кто-то готов осудить?
Конечно, был и метроном. У Виктора Шкловского есть строчки о гражданской войне. Он видел, как женщины оставляли своих замерзших детей на горном перевале, не плакали и шли дальше.
Кричали они тогда, когда пришли в тепло.
Это в окопах атеистов нет, а Ленинград был тогда пупом безбожия. Думать о небесах не было сил. В городе была открыта лишь Никольская церковь. Кем надо быть, чтобы создать роман о тех, у кого хватало духу молится.
Разумеется, государственная политическая машина пыталась работать. Автор Ломагин приводит сотни выписок из отчётов НКВД о настроениях горожан. Перебирает эти бесовские четки.
Тогда не было Интернета. Но это воспринимается сегодня как короткие посты.
"Немцы скоро возьмут Ленинград. Только бы скорее это произошло. Я больше не могу";
"Сидящие в Смольном сыты и могут кричать о победах";
"Сережа, не смей нас защищать, у немцев хлеба много";
"Я изнемог, пухну, хожу слабо. Какая в этом польза Родине?"
Органы фиксировали и положительные тенденции в разговорах:
"Сегодня радостный день, я теперь буду получать 200 граммов хлеба. Спасибо Вам, бойцам, за разгром людоедов";
"Нам прибавили хлеба, мы с мамой плакали от радости. Положение с каждым днем улучшается";
"Я уже совсем собралась помирать, да и ребятишки, а сегодня утром проснулась, слышу квартира гудит. Такая радость – прибавили хлеба".
Теперь почти все они ушли. На днях журналисты "НТВ-Петербург" встретились с 96-летним ленинградцем, он спокойно рассказывал, как в ДК "Ленсовета" располагался госпиталь. Это тоже правда.
Вскоре останется лишь не устная память.
Можно воспитывать эпически – в интонации "Войны и мира" или киноэпопеи "Освобождение". Зажигаются новые вечные огни. А мой знакомый Александр Уралов живет в квартире самой известной девочки Ленинграда – Тани Савичевой. Его уже многие годы не тревожат экскурсиями. Боимся мелочей, стремимся к монументальным формам.
Анестезия.
У меня на кухонной полке стоит мощная белого фарфора супница. Забытая ныне вещь. Её нашли в Ленобласти следопыты. Это часть сервиза, из которого ели офицеры вермахта. Жалко, мельхиоровая поварешка не сохранилась.
Мне снится, что если бы немецким парням, как в "Заводном апельсине", насильно показали правду и не через сводки Абвера, а в упор, им бы шнапса не хватило запить.
"Счастливы, что Вас здесь нет. Каждый прожитый день – это не день, а история, незабываемая на всю жизнь", – монотонно цитирует, подсмотренное письмо на фронт, военный цензор.
Евгений Вышенков, 47news