Соль, смех и боль. Прифронтовые койки наизнанку, мы написали о вас.
- Вот здесь прилетело, девочке семилетней голову оторвало. В очереди за водой стояла, которую "вагнера" привезли. На глазах матери, она у нас санитарочкой до сих пор работает, - показывает на газон заведующая прифронтового госпиталя в зоне спецоперации Елена, по званию лейтенант.
Чуть раньше…
Едем-трясемся в "Патриоте", в дорогу не раз попадало - только успевают шоферы лавировать. Водят здесь своеобразно, порой еще немного и лобовое с каким-нибудь "Уралом", что тоже прет зигзагами. Со мной трое из контрразведки - пистолеты с глушителями, не пляжный загар. Задача им поставлена занятная - привезти "газетчика" обратно и желательно целым.
Полчаса пути, пара блокпостов один другого зубастее. Маленький городок был когда-то украинским. Госпиталь в неприметном советском здании, часть окон побита, и солнце поджаривает светомаскировку. Как никак, плюс 36.
Начинают подвозить раненых. В коридоре пахнет вымытым полом и фармой. Множится гул из голосов медперсонала.
Бородатый парень на носилках в бреду, машет рукой. Другого катят, нога алая. Вереница посеченных, перебинтованых. Навстречу те, кого заштопали и отправляют дальше. Молодой в одной простыне пытается перелезть с каталки в "буханку". Медсестричка не стесняется наготы, помогает.
Госпиталь - второе звено. Сюда привозят кого вытащили с боя – там их собирают на буханках и квадроциклах.
- В сутки к нам поступают 200 - 250 человек. Собирают ночью, иначе опасно. Весь день боец может раненый пролежать. Поэтому основные волны под утро, а сейчас затишье, - говорит наша проводница Лена.
Ну, как сказать, затишье. Первый этаж заполнен ранеными, передвигаются словно зомби. На подоконнике иконы. Кто сидит, кто лежит, телефоны у них забирают и выключают, опасаясь, что такое скопление засечет противник.
- Книги выдаем, но многие просто спят.
Или отсыпаются?
В уголке пациенты примостились на перекус: вареная колбаса, ломти хлеба горой, джем да тушенка. Чертовски аппетитно. В палатах - то полупусто, то густо. Вот совсем юный солдатик свернулся калачиком в углу на матрасе, на полу. Еще трое дремлют в коридоре за огромным баком с водой и стадом из инвалидных колясок на выпасе. В другой палате странные конструкции. Оказалось, это основа под двухъярусное размещение.
- Здесь палата на шестерых была, а теперь 24 человека поместятся, - гордо показывает врач, а раненые настороженно смотрят.
В госпитале раненые день-два, как конвейер. Задача - стабилизировать, залатать и отправить дальше - в Донецк или Луганск, а затем в Россию.
- Проклятая жара! - с крепким матерком говорит Лена, когда спрашиваю, что за здоровенная палатка неподалеку.
Подхожу ближе, на асфальте черные разводы. В ноздри залез сладковатый и тошнотворный запах, не зря здесь респиратор висит. А рядом задубевшие от крови брезентовые носилки стоят елочкой.
Заглядываю внутрь, дышу пореже. Бесполезно.
- Сюда складываем погибших, скорее бы похолодало, - говорит мне, добавляя, что процентов 20 из тех, кого привозят, это …
Вот "КамАЗ", от него тот же запах, сдобренный мазутом и горячим металлом. Правый борт как двери у контейнеров. Вровень железная конструкция, как бы стол куда сгружают тела – сетка, чтобы стекала кровь, на двухметровых ножках. Под ним тоже разводы. Твою ж мать.
Потом уже увижу письма детей на стене в столовой. Пара строчек запомнилась от маленькой Софии: "Дорогой Солдат… Я очень хочу, чтобы война закончилась. Желаю тебе удачи, успехов, скорейшего возвращения домой с Победой!".
Довезти живыми непросто, на ухабах могут лопнуть поврежденные сосуды. Говорю с Егором из Иваново, он водитель. Под шестьдесят, сухожилия бугрятся, из уголков глаз морщинки улыбаются. Здесь уже год, дома 8 детей от двух до 20-ти.
- То есть перед началом СВО младший родился? – переспросил я.
- Ну так-то да, - кивнул Егор.
- Вы здесь как оказались?
- Ну работа же, как иначе, - был невозмутим он.
Эта поездка состоялась при содействии фонда "Ленинградский рубеж", созданного для гуманитарной помощи бойцам СВО. Фонд собирается передать госпиталю реанимобиль, оснащенный современным оборудованием.
Водитель не только баранку крутит, он и санитар, и если вытащить надо.
- Не гоняем, конечно, тряска для раненых - зло. Но если дрон видим, тут уж газу. Чтобы хоть большую часть спасти, - ровно так говорит Егор.
Украинцы с дронов засекают медицинскую машину, впускают ее в прифронтовую зону, а когда возвращается назад, то пытаются уничтожить. Здесь с сантиментами люто.
Во дворе в тенечке курят кому свезло. Ну те, что ходячие. Мужички взъерошенные, небритые и смотрят исподлобья. Руки-ноги-головы перемотанные, кровь рвется себя показать из повязок. Треники, майки, шлепки. Форму-то срезают с тела.
- О чем говорят в окопах? – задал я наименее идиотский вопрос. Их часа два назад привезли с фронта.
Повисло густое молчание.
- Ни о чем. Сегодня до позиций дойти не успели, как накрыло. Хохлов в глаза не видели, - зло бросает смуглый, сухощавый, сильно затягиваясь.
- На Большой земле все обсуждают, когда закончится.
- Пока американцы будут поставлять оружие, не закончится. Теперь, вот кассетными стали лупить, - говорит тот, кто поближе ко мне.
- А чем закончится?
- Кто ж знает.
Врач говорит мне, мол, не переживай, дело не в тебе: "Пойми, их только привезли, еще шок. Чуть оклемаются, начнут рассуждать". Вдруг на окраине слуха звуки – словно чугун подушкой накрыли и лупят кастрюлей – получается и звонко, и глухо, и гулко.
- Ммм… Это прилеты, - на звук определяет разведка (прилеты – по нашим, вылеты - по ним. Звук разный, тут и ребенок его определяет, но не я).
Наша проводница Елена с Дальнего Востока, 45 лет, подтянутая, улыбчивая и разведенная, дочери 20 лет. Работала в медицине МЧС, но в прошлом году подписала контракт. На вопрос почему-зачем, пожимает плечами.
- Ну а как. Война же.
- А дочь что говорит?
- Мама, ты сумасшедшая, - смеется она, добавляя, что некоторых раненых уже по несколько раз встречает: - Смотрю недавно, опять тот же и в ту же ногу попали. А он смеется – "заколдованная она".
Тут ей сбоку подлетает: "Уже все в отпуск по два раза сходили, одна ты не идешь".
- А как я пойду. Без меня здесь все развалится, - заволновалась она.
Заходим в свободную операционную. Там стены из боли. Запах похож на холодный парфюм с нотками спирта. Прохладно, работает напольный кондиционер. Гул.
- Чем жарче, тем раненому тяжелее. Волонтеры с кондиционерами помогают.
Столы накрыты синими простынями, выглядят узкими, и мелькнула мысль прилечь-попробовать, но одумался. Под столами тазы, куда все скидывают, а на стенах пара икон и белый кафель из СССР.
Бетонный пол истерт – сильнее, где хирурги часами стоят, а окна закрыты фольгой – и маскировка, и от жары. Соседняя операционная для совсем тяжелых, там, простите, поуютнее - с ламинатом.
- Сразу на двух столах работают. Все есть, ИВЛ, анастезия, расходники, - гордится врач, а ее рация похрипывает. Добавляет: "А вот переносной ИВЛ всего один. Эх-эх".
- У нас есть хирург уровня "бог" – дядя Миша, сосуды филигранно сшивает. Поэтому процент ампутаций очень низкий. Если не сшить, то конечность начинает отмирать.
Смотришь порой, нога размозжена, но как-то собирают. Непостижимо.
Идем дальше – вполне приличный рентген-кабинет в зеленом вырви глаз. Но.
- Аппарат иностранный, у него программное ограничение, больше определенного количества раз в сутки он не работает. А нужно больше. Уловка - регулярно сбрасываем настройки, - рассекретила оператор машины.
Заскочили в столовую, где царство макарон, белого хлеба, тушенки, мяса, шумящего на сковородке и горохового супа. Желтые кастрюли как в детском саду, кашеварят люди в хаки. Все просто и одуряюще аппетитно, спешу уйти. Вслед смотрят румяные девицы в кокошниках, но они нарисованы на стене.
Мимо несколько раз молнией пролетает чернобровая девчонка лет 25-ти. Тараторит, жестикулирует. Эдакий экстракт жизни.
- Это кто? – спросил у Лены-лейтенанта.
- Наша звездочка, терапевт Зарина, - на лету ее останавливает.
На вопросы выпалила: "Я из Калининграда, училась на врача в Кирове. В прошлом году закончила и сразу в военкомат – говорю, записывайте меня на войну. Маме и папе ничего месяц не говорила".
- В отпуск уже ходили?
- Не пойду я ни в какой отпуск, пока не закончится, - и посмотрела, как на дурака. - У меня тут горло, уши, вирусные, пневмонии - зимой особенно. И глаза тоже. Все чиним, - смеется и позирует. Но требует посмотреть фотки, чтобы красивые были.
Елена и Зарина
Заглянул в холодильники с кровью и плазмой. Первая - солдаты на смотре, рядками. Вторая – боеприпасы в ящике.
- Как вы их доставляете?
- На вертолете из Ростова.
В интенсивной терапии свежо. Здесь восстанавливаются тяжелые. За стеной из стеклянных блоков проносятся тени врачей. "Когда слабый еще, подключаем на кислородик", - воркует женщина-врач.
В царстве провизора, ей богу, кладовые Хогвартса – комната снизу доверху уставлена коробками и склянками. Скуластая хозяйка молода, с виду сурова, но как начинает говорить, то не остановить – здесь ей нравится.
- Не смотрите, что много, только что партия от волонтеров пришла. Всего хватает, но наши препараты порой уступают зарубежным. Вот, например, "Волювен" немецкий. У него есть аналог российский.
Беру упаковку – производство "Дойчланд", все на русском и дата - сентябрь 2022-го.
- Украинцам "Леопарды", а нам лекарства? – туповато пошутил я.
- Контракты-то на годы вперед. Как закончится, так и перестанут, а пока норм.
Проходим прачечную, где меланхолично крутится барабан стиральной машины. Только простыни. Отстирать форму нереально после пары недель в окопе.
- Конфликты бывают? – спрашиваю Лену и разведку.
- Если "Ахмата" нет, то все нормально. Много у них для форсу – гоняют на багги, стреляют, технику не маскируют и все в Тик-Ток. К женщинам-медикам часто неуважительное отношение. Ставили тут одному анестезию, а он ударил медсестру. Говорит, в состоянии аффекта. Ну да, конечно. А наш доктор интеллигентный оплеуху ему отвесил. Сам наблюдал, как спрыгивают из грузовика, а за метр до входа в больницу начинают хромать. Главное форму 100 получить на выплаты 3 миллионов. Мне вообще кажется, что тот "Ахмат", что Мариуполь брал, и нынешний - это разные люди.
Впрочем, подобные отзывы характерны и про другие подразделения (те же вагнера), - скорее всего, собирательное "Ахмат" стало нарицательным.
На стенах по-русски "Укрытие" и по-украински советы, что делать при пожаре "Народна служба порятунку 01". А на плакате: "Мы один народ. Даст Бог, они это поймут".
Выходим на улицу, там пес-барбос, между прочим, с чипом в ухе, а рядом кошка Муся-милота. Знакомят меня с травматологом. Высокий дядька с окладистой бородой. В профессии 25 лет. Его постоянно дергают, какой палец куда вправить.
- Как здесь оказался? По второму кругу уже. Первый раз в апреле прошлого года.
- Что жена говорит? Когда в отпуск? – любопытствовал я.
- Не устал еще. Видите ли, у меня в Москве все есть – стометровая квартира, "Лексус", и зарабатывал я в клинике больше, чем здесь. Но мне страна много дала, есть должок. А жена - да, переживала.
Младший-пятилетний всем рассказывает, что папа на войне.
- Когда сын вырастет и попросится на фронт, отпустите?
Задумался врач, но ненадолго.
- Отпущу, как не отпустить – и вновь задумался.
Здесь я часов пять, но ощущение, что неделю. Обнимаю нашу проводницу, а она меня. Запрыгнули в машину контрразведки. За рулем боец "Гюрза", доброволец, прошел вторую чеченскую. У него четверо детей и хорошее настроение. Справа "Грозный", любит каламбуры и тоже не силком здесь. А командиру "Вивальди" нет и 30.
- Как служба?
- Да нормально. С людьми общаемся, пытаемся понять, что на самом деле думают. Недавно пришлось даже крепко выпить с человеком. Трезвый лояльней некуда, а как залил глаза, так понеслось про оккупантов поганых. На видео его записал, а когда он протрезвел, то показал. Теперь на нас работает, - доволен "Вивальди".
На вопрос, а как с нашим контингентом, задумчиво:
- Разное бывает. Например, есть один, раз в два месяца напивается и чудит. Приходится больно воспитывать. Перестает, а через два месяца опять шороху наводит.
- В отпуск ходили?
- Да. Странные ощущения, все так мирно, люди как будто не в курсе.
Обращаю внимание, как часто встречаются подержанные иномарки с военными за рулем.
- Тема такая. Украинцы стараются не стрелять по ним, предполагая, что внутри гражданские – мол, они же еще украинцы.
Доехали, перекусили в придорожной кафешке. Ударили по рукам, пожелал успеха. "И тебе, журналист". В непередаваемом тоне я уловил неравное.