Президент Федерации дзюдо Петербурга и клуба "Турбостроитель" Михаил Рахлин трижды ездил в ДНР. А в последний раз общался с пленными. Он рассказал 47news, зачем это ему.
- В первый раз история получилась простая. Начались первые бомбежки в Донецке, еще за несколько дней до объявления СВО. Просыпаюсь утром, включаю телевизор, тут же звоню коллеге, который возглавлял Федерацию дзюдо Донецка, предлагаю помощь: "Давай хотя бы детей в Петербурге отправим, спасем". Нужно было собрать документы, получить разрешение от родителей, а бомбежки продолжаются... В итоге 24 человека к нам приехали: мальчики, девочки, два тренера.
Михаил Рахлин — заслуженный тренер России, президент Федерации дзюдо Санкт-Петербурга и "Клуба дзюдо "Турбостроитель". Его отец тот самый Анатолий Рахлин, у кого Владимир Путин учился борьбе. Недавно он вернулся из своей третьей за последний год поездки в ДНР.
- То есть это было еще до 24 февраля?
- Подготовка к эвакуации началась 18 февраля, а в Петербург они прибыли 27 февраля. Добирались два дня на автобусе, из Донецка выезжали под обстрелами. Тогда мы не понимали, как надолго затянется эта история. А для меня это был простой человеческий поступок. В итоге ребята провели в Петербурге четыре месяца. Им были организованы максимально комфортные условия с регулярными тренировками, образовательной программой. Благодаря многим - не буду перечислять всех — они и на футбольном матче "Зенита" побывали, игре хоккейного клуба СКА и многое другое. Им же по 11-14 лет, восемь из которых они прожили в страшных условиях. Я видел, как от недели к неделе они буквально оживали. А ведь поначалу у них были своеобразные отношения даже внутри своих.
- Что вы имеете в виду?
- Первый день в Петербурге. Первая тренировка. Я им дал мяч поиграть в регбол. Это наш борцовский баскетбол для разминки. И началось: что ни ситуация, то стычка, что ни стычка, то разборка, что ни разборка, то выяснение. Люди, выросшие на войне, привыкли решать проблемы без лишней дипломатии. Там нет времени думать, там есть время реагировать. Я им говорю: "Ребята, вы — одна команда. Вас объединяет общая беда. Мы здесь для того, чтобы немножко вас отвлечь. Вы должны друг за друга держаться, друг друга поддерживать". Только со временем они стали одной командой.
- Что с ними сейчас?
- В конце июня они вернулись домой. Я немного слежу за ними через соцсети. Многие участвуют в соревнованиях, тренируются. А к чему я всю эту долгую прелюдию рассказывал? Когда отпускал ребят домой, подумал: "Как я могу отправлять обратно детей, а сам оставаться здесь?" И в июле я поехал сам, поехал просто убедиться, что там все хорошо. Там встретился с Денисом Пушилиным, вместе с ним побывал в разных местах, своими глазами увидел, как живут люди и что происходит. Познакомился с местными жителями, которые на протяжении 8-9 лет на своей земле защищают своих детей.
- Где были в первый раз?
- Был в Доме правительства ДНР, который потом разбомбили "Градами". Был в Мариуполе спустя 2-3 недели после того, как его освободили. Своими глазами увидел, во что превратился город и Азовсталь.
- Страшное зрелище?
- Город был на 75-80% разрушен. И, конечно, был большой контраст, когда через три недели я снова туда приехал. Конец июля. Тут вычищают, тут ремонтируют. На улицах появился общественный транспорт. Видел девушек с колясками на детских площадках. А это признак.
- Кто вас сопровождал?
- Да просто люди, чтобы лишних шагов куда не надо не делал. Хотя, конечно, это тяжелая и очень опасная история. Например, в мой недавний приезд в феврале по Донецку было 144 прилета, 30 обстрелов.
- Сами слышали?
- Конечно, слышно, конечно, гремит. Я просто специально сдерживаюсь, чтобы не говорить некоторых вещей. Но ты смотришь вокруг: люди же как-то то живут. Там даже пульс другой! Там взгляд у ребят, которые воюют, иной! Люди там настоящие! После этого сам по-другому начинаешь оценивать жизнь.
- Вы же не участвовали в боевых действиях?
- Нет. Просто там, как говорят, "за ленточкой" происходит перезагрузка, переоценка. Вот, допустим, мы были там в одном батальоне. Стоит строй. Простые с виду ребята. Но они - солдаты, которые воюют на своей земле. Им ордена, медали вручают. Потом стали вручать посмертно. Особенно это тяжелая история, когда вручают матерям, женам, детям. Детям - самое тяжелое зрелище. Видимо, ни мамы, ни папы уже не осталось. И еще был момент, когда вручали девчонкам. Я после мероприятия командира батальона спрашиваю: "А что за девчонки там были? - А это, - говорит, - наши девчонки, родные, местные. Они во время боевых действий на передовой оказывают помощь нашим". Я думаю: "Ничего себе!" Девчонкам с виду 18-20 лет. А потом этот командир добавляет с гордостью: "Одна из них - моя дочь". То есть вот человек воюет, и рядом с ним на передовой дочь. Это нужно прочувствовать.
- В Мариуполе с обычными людьми разговаривали?
- Личного общения не было, но был один момент, который запомнился. Когда мы приехали к разрушенному театру, у нас возникла пауза минут на 10-15, и сопровождающий говорит: "Погуляйте, посмотрите". Вижу, у театра собрались люди, подходят новые. Оказалось, это было единственное место в городе, где хоть как-то ловил телефон. Слышал, о чем они говорили с близкими: о том, что все закончилось, что худшее позади. Ты смотришь вокруг: повсюду разрушенные здания, разбитые дома... А они говорят: все хорошо.
- Максимальное расстояние, на которое приближались к линии соприкосновения?
- Раньше был на Угледарском направлении в 2-3 км от боевых действий. А в этот раз оказался на Бахмутском, на линии соприкосновения. Нам очень повезло, что в те дни стояла низкая облачность и был сильный туман. Плохая погода для работы коптеров и спутников.
- Что под Бахмутом увидели?
- Много разрушений, нет жизни. Иная энергетика, особая сосредоточенность, собранность, серьезность во взглядах Война совсем рядом с тобой, буквально на расстоянии вытянутой руки.
- Выстрелы рядом?
- Мне ребята местные сказали: "Если слышишь гром, это не так опасно. Если услышал что-то вроде свиста, у тебя есть несколько секунд спрятаться. А, если просто гремит, не обращай внимание".
- Как выглядит быт людей?
- Жителей там в общем-то не осталось, только военные. Живут в основном в подвальных помещениях в разрушенных домах, приспособленных под бункеры. Внутри печки, буржуйки. Вот и вся обстановка.
- С бойцами "Вагнера" пересекались?
- Нет.
- Встречались ли вам люди, которые плохо относились к России?
- Я тоже спрашивал, есть ли такие. "Конечно, - говорят, - есть затихшие. В Мариуполе и в Донецке таких специально воспитывали в последнее десятилетие". Заходишь в одном из поселков в дом. С виду - ничем не примечательный дом, а внутри все в украинской символике, свастиках, азовских лозунгах. Но оставаться там и быть против уже просто невозможно.
- Пушилин выкладывал видео, где вы с ним разговариваете с пленными украинцами.
- Я не говорил, только слушал. Разговаривал с ними Денис Владимирович. Это была достаточно долгая беседа. Они сами сдаются, потому что знают: у нас пленные содержатся относительно неплохо, как минимум накормлены, в тепле и обеспечены медицинской помощью. Со слов этих украинских бойцов, история у каждого простая: полтавские ребята, которых призвали в тероборону, потом неожиданно перекинули для каких-то хозяйственных нужд в Харьков, и затем вдруг они оказались на передовой. И все, как один: "Мы оружия в руках не держали, нас всех побросали". Хотя у него на шевроне написано: ВСУ.
- Где они содержались?
- Что-то вроде подвала, погреба. Я внутрь не заглядывал.
- Какое впечатление они у вас оставили?
- По Станиславскому: Не верю!
- А там не такого отношения, что "вот какой-то тип из Петербурга приехал"?
- Я тоже так думал и мне неудобно было все время, я всегда старался держаться в стороне. Но, во-первых, сейчас из-за возросшей опасности туда почти никто не ездит. Хотя среди моих товарищей есть настоящие люди, чиновники высокого уровня, которые продолжают поддерживать ребят на Донбассе. Лично для меня лучший пример - Андрей Анатольевич Турчак. Он — председатель Наблюдательного совета Федерации дзюдо Санкт-Петербурга и мой старший товарищ на протяжении многих лет. После 24 февраля он практически там живет, знает изнутри буквально все, что там происходит.
- У вас из клуба есть ребята, которых мобилизовали?
- Да, есть ребята, мастера спорта, которые тренировались у меня несколько лет назад, и я знаю, что они там есть. Кто-то, потому что офицер и выполняет свой воинский долг, кто-то по зову сердца, кто-то мобилизован.
- А из действующих спортсменов?
- Нет.
- А повестки получали?
- Получали, приходили, но пока никого не забрали. Но никто не бегал. Они ходили в военкомат, их просто ставили на учет и отпускали.
- Приходилось просить за кого-то?
- Я ни за кого не ходил и не просил. Хотя ко мне периодически подходили с такими вопросами. Более того, когда это случилось, я также по повестке пошел и встал на военный учет в военкомат.
- Почему вы не пошли добровольцем?
- На войну не просятся, от нее не отказываются. Я не военный человек, но если будет нужно
- Война — это
- Не знаю, я не философ. Война — это война.
- Тогда по-другому спрошу: война — это хорошо или плохо?
- Увы, плохо. Но, вероятно, это неизбежно, какое-то обновление наступает и в умах, и вообще во всем, к сожалению. Вопрос не в том, что ты хочешь кого-то уничтожить. Вопрос в том, что ты защищаешься, потому что тебя хотят уничтожить.
Артем Кузьмин для 47news