47news поговорил с другой Россией, где осколки снарядов выбивают окна и над домами летают чужие вертолеты. Оказалось, что от паники до привычки — 365 дней.
На вылазку диверсионной группы в села на территории Брянской области отреагировала вся страна - от президента до домохозяйки. А 47news посмотрел на российский город, который уже год не сходит с первых полос в контексте атак со стороны приграничья. Речь, конечно, о Белгороде.
Беспилотник ночью 28 февраля влетел в квартиру одной из многоэтажек Белгорода. Осколки еще двух дронов нашли на улице города, доложил мэр Валентин Демидов и тут же заверил, что никто не пострадал. После обеда до окрестностей снова долетело. На этот раз под обстрел попало приграничное село Устинка.
"Пострадавших нет. Осколками снарядов выбиты окна и посечены фасады и заборы в трех частных домовладениях. Также повреждены линии электропередачи и газопровода", — уже привычно пояснил глава Белгородской области Вячеслав Гладков в своем Telegram-канале. (С 24 февраля его соцсети превратились в череду сообщений о прилетах и обстрелах).
47news поговорил о жизни в Белгороде после начала СВО с волонтером и писателем Евгением Бакало, который помогает беженцам и периодически катается "за ленточку".
Евгений Бакало. Из личного архива
— С первого прилета прошло чуть больше года. Вы, наверное, многое успели увидеть за это время?
— Взрывы и обстрелы я слышу каждый день. Этот грохот стоит у нас постоянно, но если в Белгороде он разовый, то в Шебекино или в Грайвороне, грубо говоря, раз в час. Я видел, как стреляют, как вертолеты украинские летали прямо возле моего дома — полгорода видели, как они уходили. Я вижу разбитые дома, вижу раненых людей, потому что работаю с беженцами.
— Реакция людей на обстрелы за год поменялась?
— Многие привыкли. Если раньше мы сильно реагировали, сжимались после каждого обстрела (когда ПВО бьет ракетой по какому-то летящему объекту), то сейчас уже понимаем, что ПВО — наши ангелы-спасатели.
— Когда начинается грохот, люди бегут домой или могут и на улице остаться?
— Обязательно надо зайти в помещение, потому что когда сбивают ракету или другой объект, ошметки падают на город. Маршевый двигатель РСЗО, например, достаточно тяжелый, и если он упадет, может запросто пробить крышу машины. Когда идет обстрел в небе, есть секунд тридцать, чтобы спрятаться. Мы все это видели и понимаем, что надо делать. Это уже отработано.
— Вы занимались волонтерской деятельностью еще до спецоперации. Когда все началось 24 февраля, какие были ваши первые действия?
— Первые действия были, как у всех. Нужно было срочно вывести семью с хуторов и деревень, потому что мама живет в городе, папа в деревне смотрит за домом, дочка в санатории, а в другой деревне — собака и другие бабушки. Мы все были на звонках, но день был настолько сумбурный, что организовывать что-то было рано. Было огромное количество войск, нововведение, ограничения...
С другой стороны — мы достаточно быстро собрались, потому что был волонтерский опыт. Появились первые беженцы — мы начали думать, как с ними работать. Сперва это были абстрактные волонтеры, чуть позже я создал группу помощи "Десятый круг". Беженцы приезжали волнами, самые большие были в феврале-апреле и сентябре-октябре. Каждый день выходили сотни, тысячи человек. Их нужно было разместить, перевести. У меня однажды жила семья священника с тремя детьми. Сейчас поток прекратился, новых беженцев нет. У нас появился ресурс, который мы распределяем в другом направлении: собираем гуманитарные грузы, возим "за ленточку".
— Вы упомянули, что было несколько волн беженцев. Разница между ними большая?
— Конечно, большая разница. В первую волну было очень много раненых, людей без документов. Выходили в оборванной одежде, в пижамах, сверху куртка и обувь, несоответствующая сезону. Некоторые из беженцев несколько дней жили в подвале или в лесу без еды, без тепла. Они были в ужасном эмоциональном и физическом состоянии. Их нужно было просто согреть, дать им покушать, помыться, выспаться, зашить вещи.
В сентябре было больше организованных людей на машинах. Тоже было тяжело, потому что люди бежали в спешке, но, по крайней мере, не было уже таких ободранных.
— Много беженцев остаются в Белгородской области?
— Очень многие остаются в Белгороде по одной простой причине. Здесь до дома 15-30 километров, а в условном Нижнем Новгороде, куда беженцев приглашали — 1200 километров. Они живут с мыслью, что вернутся домой, и в этом состоянии никуда не хотят ехать. Даже при условии, что здесь обстрел, шум, тревога.
— Среди жителей Белгорода ведь тоже есть те, кто не уезжает из эвакуированных сел?
— У нас, по-моему, сел пятнадцать эвакуированы. Есть бабушки, которые не хотят оставлять хозяйство. Говорят: "Мы пережили одну войну, мы никуда не поедем. Молодежь пускай уезжает, а мы остаемся. Убьют — так убьют". Но это единичные случаи.
— В Белгородской области действует "желтый" уровень террористической опасности. Как с ним живется?
— У нас в городе был очень низкий уровень криминала. У нас нет решеток на первых этажах, машины никто не бомбит, не вскрывают квартиры, нет карманников. Здесь всегда был порядок, потому что рядом пограничные войска, ОМОН, Росгвардия, школа милиции. Сейчас появились патрули, периодически проверяют паспорта, стало больше блокпостов. Могут остановить и осмотреть машину. Перед въездом в город всегда тормозят и проверяют, что везем. Но это не обыск, а просто осмотр.
На границе между областями ничего нет, а на старой госгранице — "за ленточкой" — обязательная проверка. Только теперь вместо таможенников и погранцов — спецслужбы, и нет второй таможни, украинской.
Евгений Бакало. Из личного архива
— Цены за год сильно изменились?
— Как и везде. Что-то поднялось в цене, подорожали продукты. Единственное, что мы ощутили — стоимость недвижимости. На дома цены упали, потому что частное жилище стало более уязвимым. На квартиры цены поднялись, потому что людей за счет беженцев стало больше. С Харькова, например, приезжали люди с деньгами, появились интересные машины. Все хотят купить, но ничего не продают. Все, что можно было продать, уже продано. Все скуплено. Плюс ко всему за этот год почти ничего не строится. Стройки заморожены.
Работы тоже стало меньше. У некоторых людей — кредит, ипотека. Банкам плевать, находишься ты в центре Москвы или в Белгороде на границе, и дом твой уже разбомбили. Ты все равно должен платить. Тем, у кого пострадало жилье, помогает область, но банка это — будто не касается.
Но Белгородская область богатая по сравнению с ближайшими регионами: Брянском, Орлом, Курском. Стало тяжелее, но ничего, переживем.
— Что с общественным транспортом?
— Раньше было очень много транспорта, который ходил на Харьков. У меня дом возле границы. Мы мотались просто за хлебом и продуктами. Там было, во-первых, вкусно, а, во-вторых, гораздо дешевле. Потом, когда Харьков перекрыли, автобусы начали ходить на границу. Доезжали до границы, а дальше пешком и пересаживались на украинский транспорт. Сейчас это направление закрыто.
Даша Санжеева,
47news
Белгородская область расположена на границе с Украиной и регулярно подвергается обстрелам с начала спецоперации. В конце января губернатор региона Вячеслав Гладков доложил Владимиру Путину, что за все время в регионе погибли 25 человек и еще 96 получили ранения. С тех пор их количество возросло. Под обстрелы попадают Шебекино, Устинка, Новая Таволжанка, Вознесеновка, Старый Хутор и другие населенные пункты.