Порядки колоритного фермера не зашли приграничью Ленобласти. Он вроде местный, но паспорт Германии и работать заставляет. Летят доносы от русской демократии.

Деревня Втроя Сланцевского района – в двух километрах от границы с Эстонией, зажата между парой контрольно-пропускных пунктов. Проехать могут только местные или за месяц запрашивать разрешение. Одна улица, с десяток простых домов, на дороге ни души, только на столбе аист. И тишина – окраина России. В центре села заметно выделяется коттедж на просторной зеленой земле – домовладение Максима Нисневича. У него здесь под 170 гектаров полей, недавно получил грант на элитный ягодник, а еще есть земли под хутор для русских немцев – хочет переселить желающих из Германии. Словом, фигура для таких мест непривычная. (Написала и думаю: а для каких других мест – привычная?)

Встречает он меня в цветных мокасинах, светлых рубашке и брюках и не по-здешнему загорелым лицом. Худощавый и легкий, движения с грацией. Вид не деревенский. А дело в том, что в прошлом – артист балета, потомственный, танцевал, как и родители, в Мариинском театре. В 90-е уехал в Гамбург, где выступал под крылом хореографа Джона Ноймайера. В нулевые вернулся, открыл бизнес, было время – работал замдиректора в Агентстве городского маркетинга в Смольном. Теперь фермерствует во Втрое.

- Как вы тут оказались? – а хочется спросить "занесло".

- Дед тут работал лесником, меня с детства к нему забрасывали из Петербурга каждое лето. Я видел, как эта деревня росла, менялась и как она умирала. Хочу возродить. Унаследовал дом, потом взял участок напротив, построился. Старался для дочки, чтоб вывозить на природу. На этом месте раньше сплошная свалка была, болото, канавы, колючая проволока, а поля рядом часто горели. Постепенно все тут в порядок привел.

Рассказывает, первый трактор купил, чтобы просто в округе выкашивать "для красоты", а то даже погулять было негде. Потом понял, что сено можно выгодно продавать, открыл крестьянско-фермерское хозяйство, выиграл первый грант, приобрел еще технику. Стал скупать земельные паи, часть взял в аренду: все стояло заросшее, в борщевике и с отвалами мусора. В прошлом году оказался единственным, чей проект прошел отбор по программе "Ленинградский гектар": получил еще землю и 3 миллиона под ягодник. Подумывает о плантации.

- Местные как отнеслись? – вспоминаю деревянные домики Втрои и ржавеющий трактор у чьих-то ворот.

- Стали шарахаться, хотя я с ними вместе вырос. Сами жалуются на жизнь, мол, денег нет, работы нет, а предлагаешь – в отказ. Потом мне деревенские уже объяснили: слышь, мы на соседа не пашем. Жаловались мне, что им по утрам мои трактора спать мешают. И это в деревне! Доносы на меня пишут, мол, мошенник, захватил все земли во Втрое, за глаза называют "немец проклятый". А земли эти до меня никому не нужные стояли.

Одна из возмутивших идей Нисневича – построить во Втрое хутор для русских немцев, желающих вернуться в Россию. Те, по его мнению, оценят: граница рядом, в соседнем Загривье есть фельдшер, в Сланцах – магазины. Сделал проект на 6,5 гектарах под шесть семей, четыре уже заинтересовались. Показал все чиновникам – деревни, говорит, загудели. Один из местных подошел, спросил: "ты что, фашистов нам сюда повезешь?"

В полицию на Нисневича пришло заявление. "Как можно было продать немцу землю на границе. Он гражданин Германии, размахивая двумя паспортами, пользуется всеми благами у нас и за бугром, презирая нас русских, специально не сдал паспорт РФ. За кровные евро купил документы у продажных чиновников. Получил три участка за фиктивные дома, которых не строил. Лес весь выпилил, в Питер везет, сверху сеном маскирует. Без войны отдали немцам землю, за которую мой дед воевал", – зачитывает Нисневич. Дома, говорит, были, фото и свидетели есть. Ставил для работников, но потом без надобности разобрал.

- Из полиции приезжали, про второй паспорт тоже спрашивали. Меня таким не смутишь, тут моя родина, у меня дочка во Втрое живет, в деревенской школе учится, вместе со всеми на автобусе ездит. Хотя могу дать ей образование в любой стране. Из Гамбурга сама захотела переехать в Россию и не в Питер, а именно сюда, – горячится мой собеседник.

- В районе про вашу идею что говорят?

- Туризм, говорят, развивайте. А пограничники его убили весь. Никто не будет за месяц готовиться, чтобы поехать в эту глухомань. А немцы умеют работать и приедут с деньгами.

Едем смотреть округу. Через хлипкие заборы видно деревенских, много детей. Один мужчина машет Нисневичу, тот тоже здоровается, а потом говорит мне: "вот сосед, которого я в тюрьму посадил, украл у меня квадроцикл. Дали условный срок, я подал апелляцию, добился трех лет, через полтора года он вышел. Шестеро детей".

- Что ж он машет вам?

- Мы зарыли топор войны.

На отшибе деревни – старая ферма, уже развалины, вся заросла борщевиком. В советские годы, вспоминает, здесь работала половина деревни, в каждой семье была корова, а здесь – сотни голов. Поля вокруг тоже в зарослях, есть риск пожаров, ветер разносит борщевик. Максим Нисневич узнавал - все земли в чьей-то собственности, жаловался на них в администрацию и Россельхознадзор, когда ответы не приходят – в прокуратуру, если молчит она – то в генпрокуратуру, а потом и в суд. "На мусорные отвалы пишу, на то, что дочку высадили из автобуса у леса. Потому меня и не любят, что заставляю работать", – понимаю, что конфликт не только из-за земли.

Ягодник, что сделал по "Ленгектару", как раз за старой фермой. Говорит, проект из серии "как закалялась сталь", так как больше трех месяцев здесь корчевали и пилили, работники "все в адских язвах и нарывах" от борщевика. Сюда тоже приезжали разбираться из полиции: на землях давно никто не работал, вызвало подозрение. Максим считает, что так его пытаются выдавить. Сейчас проклюнулись саженцы малины, смородины, крыжовника, ежевики и жимолости. Полив устроили из речки Втроя – как оказалось, идеальной по химическому составу. Рассказывает, что денег гранта хватило на саженцы, забор и сушильный шкаф, своих вложил около миллиона.

- Почему ягоды?

- Дорогостоящий продукт. Жимолость вообще элитной считается. Я обращался к рестораторам, там сказали, что хорошие ягоды – дефицит. В торговых сетях интересовался и понял, что проблемы с отдачей не будет.

Дома нас ждет дочь Максима - Мишель. Она родилась в Германии, в России с трех лет, потом возвращалась, учиться начала в Гамбурге, но каждое лето проводила во Втрое. В деревенской школе в Загривье отучилась в 4-м, 7-м, 9-10-м классах, в 11-й тоже здесь. Ее фото висит на доске почета, призер всероссийской олимпиады по немецкому (не удивляюсь). Мне она рассказывает о жизни в деревне, как по участку здесь ходят аисты, а она их кормит сосисками. Как летом вяжет игрушки и много читает, и что у нее здесь много друзей. "Это лучше, чем если бы я ее из ночных клубов в Питере вытаскивал", – смеется Нисневич. Мишель 17 лет.

- Почему сюда захотела?

- Мне больше нравится в России, образование здесь лучше. В Германии нет литературы, нормальной географии, историю страны вообще не проходят. Летние каникулы всего 6 недель. И вообще люди какие-то скучные, правильные, одинаковые. Все очень строго.

- Дело в том, что в Европе демократия – это не когда можешь говорить все, что хочешь, а когда все законы работают, – вступает Максим. - Мой приятель – тоже русский, незаметно отодвинул на полметра свой забор, через 3 дня к нему пришли. Школу ребенок без справки пропустил – родителя в тюрьму на два дня, и это не шутки. Мы Мишель каждое лето из России справку подделывали, будто бронхитом болеет, чтобы она в деревне могла побыть. Диктатура закона – это страшная вещь. Кто-то от этого кайфует, а мы там жить не смогли.

Вечером выхожу прогуляться по Втрое, фотографирую округу, телефон сразу теряет сеть. Вдоль дороги – видеокамеры Нисневича. Из полумрака появляется сосед. На шее татуировка, на глаза натянута бейсболка. "Чего тут ходите, снимаете, вы кто такая?" – наступает. Объясняю, что из Петербурга, без умысла, наслаждаюсь деревней. Просит показать фотографии, там из последних аисты, дорога, остановка и прочее невинное. "Вы тут к кому?" – подозрения не утихают. "К Максиму Нисневичу". "Ах, к Максиму Анатольевичу", – отстает наконец, голос кажется враждебным.

Пограничье. Своя специфика.