Обычный автобус, женщины, а мужики как мужики – внимания не обратишь. А это были проводы туда, где если смерть попадется добрая, то она мгновенная.
Проезжая под вечер 14 октября мимо Администрации Василеостровского района, я остановился в нескольких метрах будто перед очередью в автобус. Он стоял, и они стояли метрах в пяти от парадного входа. Мне казалось, что люди сейчас посторонятся. Никто даже не повернул головы.
В этот момент крепкий, лет 35-ти, в камуфляже обнял быстро прихромавшего к нему мужчину на костылях. Я понял и медленно отъехал назад. Вышел.
- Братуха, братуха, - с комом в горле повторял мужик, сжимая да сжимая своего близкого. Может, брата, может, друга.
Матери стояли с женами чуть отдельно друг от друга - в метре от других матерей и жен, а те в метре от следующих. То шли не проводы, какие мы представляем по фильмам, литературе – с гармонью, мутной водкой, причитаниями баб и разухабистым православным "эх, гром победы!".
Если бы не время, то и наблюдательный сначала подумал, что, наверное, кто умер, а теперь не спеша собираются ехать на кладбище. Женщины не плакали, они уже отплакали, пока днями собирали своих.
Их лица слились – непроницаемо отстраненные, как будто на кожу нанесли белила, только белила уже впитались. Застывшее ощущение. Я не посмел подойти близко. Встал у стены здания. На меня посмотрел стройный мужчина в ладной одежде, стоявший в этом же месте. Посмотрел внимательно, тяжело, и я не отвел глаза. Он курил и также издалека пожирал то, что покойно происходило возле автобуса с открытой дверью. В проеме виднелись пустые сиденья. Портал перехода из одного мира в другой.
Быстрым шагом подошли еще несколько опоздавших. Запыхавшись, они, обнимались уже на скорую руку. "Ты звони, слышишь – звони", "ты давай, смотри там", "я тебя знаю, ты там не геройствуй!", "я на Новый год тебя жду. Ты понял?". До них было метров десять, а расстояние казалось громадным. Говорили они вполголоса, слышно быть было не должно, а долетало будто шептали мне на ухо.
- Сволочи, - вдруг процедил рядом курящий. Он поискал взглядом урну, кинул окурок на асфальт и отошел. Я не догнал, не спросил. Но точно знаю – он это бросил не отбывающим в в/ч такую-то. Я могу написать десять страниц – почему я в этом уверен, но не объясню. Просто поверьте.
Удар языка ничего не изменил. Плотность всех возможных женских чувств, какие только есть на Белом свете при расставании такого надрыва, не шелохнулась от лобового ругательства. Как в песне, "отряд не заметил потери бойца".
Я продолжал смотреть. Они слились в одно целое. Пытался запомнить лица жен, но если меня сейчас пытать, то не смогу описать. В сознании остались лишь какие-то цвета от их коротких пуховиков. Светлые, мятые, сгорбленные.
Через минут пять никакой командирской команды – "По вагонам!" - не прозвучало. Звука никто не произнес. Еще раз наспех они обнялись, а скорее – на миг прижались как в последний раз, улыбнулись своим и чужим женам, да зашли, как залезают в пустую маршрутку. Так, наверное, казаки привычно запрыгивали на коней, когда вестовой наметом летел по степи, взывая: "Война-а-а!".
"Один, два, три, четыре, пять – уходим на войну опять", - на днях зачитал известный рэппер из Питера – Рич. И на украинском это понятно звучит: "Одын, два, тры, читырэ, пъять".
Никто здесь не фотографировался. В голову им не приходил этот обезъянний навык. И я не хотел. Даже журналисту казалось это неприличным, неуместным.
Тот, единственный из всех, сумевший заранее купить себе пятнистую добротную форму, на миг развернулся в проеме двери автобуса и поднял руку, сжатую в кулак. Он не повернулся к миру лицом, не помахал по-детски. Его нервы сжались как на плакате. Не могу знать, но думаю, что он не хотел показать слез. Не хотел сделать еще больнее.
И я непроизвольно вскинул мобильник и нажал "фото". Потом боязливо огляделся – не приметил ли меня кто? Я был им безразличен.
Автобус тронулся. Нежно, как полетел вдоль. Машину вообще не было слышно, хотя это была типичная государственная машина внутреннего сгорания. И тут я увидел, что на меня двигается пожилой человек - небольшого роста, худой, кое-как одетый, с лицом, превратившимся в одну морщину.
Приготовившись к нехорошим словам, я решил в любом случае молчать. Выдохнул.
Он проплыл рядом, а шел так, что мог пройти прямо через меня, как через голограмму. Рядом открывалась арка. Это вход во двор, где Василеостровский военкомат. Я проводил старика взглядом. Заходя через старинные, кованные черные ворота, он заплакал.
По-настоящему, не кривя лицо, просто медленно ступал и плакал. И не смахивал слезу, не дотрагивался до лица. Он зашел в военкомат. Это был кто-то из сотрудников, тех отставников, кто там сегодня разгребает пыльные карточки, выбирая частично мобилизованных.
"Мотосрелок, мотострелок … связист – все одно – нужен мотострелок". Солдаты Иваны. В фильме мне пришлось бы его догнать, мол, "Отец, …". Но кино про других кончалось 21-го.
Чтобы сесть в машину, мне нужно было прошагать вплотную с мамами. Они по-прежнему стояли одинаковые до хрипоты. Тяжело. Будто я остался вместо их сыновей. И никого из прохожих не оказалось вокруг, чтобы мне слиться. Подступила редкая жажда толпы. Пошел, делая вид, что прохожий.
А они смотрели на меня в эту секунду. Они плакали о выплаканном, растирая покрасневшие от платков щеки. Я постарался хоть не бежать. Не сбежать. Последнее, что я увидел – молодая мусульманка.
Туго закутанная в платок, она брела одиноко, стараясь сдерживаться. Сильная. Но и у себя в квартире она вряд ли позволила себе разрыдаться - там точно ждет их ребенок. Зайдет в ванную, включит воду, через пару минут сын почувствует и крикнет: "Мама!". "Все в порядке сынок, сейчас выйду, в глаз что-то попало".
В зеркало заднего вида своей машины я всматриваться не стал. Вдруг наткнусь на что-то ненавидящее. Но если бы довелось один на один пожать руку уехавшему, то произнес только одну фразу из той советской песни: "Если раны - небольшой". Первую строчку проглотил бы.
Повернул на 16-ую линию. Пропустил веселых самокатчиков. Проехал метров двести. Не полегчало. Сильно прибавил звук радио. Милая девушка с непередаваемым офисным акцентом чувственно рекламировала Петербургу свою картину мироздания. "Вместо зубочисток мы предлагаем использовать флостики. Сегодня наши клиенты все больше думают о безопасности".