Раз ЗакС Петербурга озаботился уличной эстрадой на Невском, то 47news напоминает, почему его инициатива смешна. Или уж надо идти вплоть до арестов за дискредитацию вождей.
Питерский депутат Четырбок недавно пошел войной на уличных музыкантов, заявив с парламентской трибуны, что они "находятся вне закона". Он хочет их "привязать к территориям учреждений культуры, принадлежащим Петербургу". Лишь там исполнителей в законе не будут штрафовать. Идея не нова.
Нечто подобное имело место весной 1928 года, когда все дети лейтенанта Шмидта собрались в московском трактире. На том представительном собрании, по инициативе Шуры Балаганова, страна была разбита "на тридцать четыре эксплуатационных участка по числу собравшихся". Соответственно, каждый участок передавался в пользование одного дитяти, и никто из членов корпорации не имел права вторгаться с целью заработка.
Кстати сказать, в те времена в стране тоже существовала проблема с уличными трубадурами. Но затем власти решили ее самым радикальным образом. Предлагаем депутату Четырбоку изучить опыт предшественников.
В 1920-х - начале 1930-х в публичных пространствах Ленинграда звучала, представьте себе, живая музыка. И ее было много. Предоставим слово современнику, писателю Вадиму Шефнеру, чье детство прошло "на Васином острове":
"Ленинградский летний полдень… В проеме подворотни возникают женщина и мужчина средних лет; одеты они очень скромно, но не нищенски… По их наигранно-уверенной походке, по тому, как, едва войдя во двор, они устремляют взоры вверх, к окнам, мы тотчас угадываем в них бродячих певцов. Эти двое становятся посреди двора и начинают печальными голосами петь про Рыжего, от которого ушла его возлюбленная… В окнах показываются взрослые обитатели дома … А кончается она тем, что Рыжий, занятый мыслями о своей коварной подруге, начинает плакать, слезы застилают ему глаза, он делает неверное движение, срывается с трапеции и разбивается насмерть. Затем певица исполняет соло романс "Простой конец, простой несчастный случай…". Мужчина снимает кепку и держит ее за козырек на вытянутой руке … Из окон начинают падать во двор завернутые в бумажки деньги...". (ист. - "Имя для птицы или Чаепитие на желтой веранде", Л., 1976)
Не в обиду нынешним сказано, но репертуар тогдашних уличных музыкантов был интереснее и содержательнее. Сейчас поют в основном что? Цоя, Шевчука, "Машину Времени", "Г.О.". Грубо говоря – лабают каверА. Песни хорошие, но – уже до оскомины, до полного отвращения хорошие. Тогда же исполнители нотной грамотой владели слабо, потому набор мелодий был ограничен. Но зато тексты были у каждого свои, самобытные. В данном случае речь идет, прежде всего, о песнях-переделках. Выражаясь высоким штилем: о музыкальных произведениях, использующих исключительно мелодию и обусловленную ее ритмику. Этот жанр известен на Руси еще с XVIII века - "песни на голос" и считается вполне себе самостоятельным.
В 1920-е в советской песенной культуре был свой канон – "Кирпичики". Вернее, примитивно-универсальная мелодия этой песни, на которую можно было спеть практически все. Например, газетный текст.
Ист. – из архива автора
Считается, что поджанр советской уличной песни – песни-хроники, изготавливаемой по методике "утром в газете, вечером в куплете" зародился именно в Ленинграде. И то сказать: культурная столица, поэтов здесь, как собак нерезаных. В начале 1920-х в городе на Неве сложился пул полупрофессиональных рифмачей, изучавших газетную хронику происшествий и сочинявших тексты, вдохновляясь наиболее страшными и кровавыми сюжетами. Практика показывала, что за "страшилки" подавали больше. Так рождались песни-хроники. Соответствующими были и названия, в стиле заголовков бульварной прессы: "Отец-убийца", "Насильник", "Трамвайная катастрофа", "Кошмарный случай". Эти, массово сочинявшиеся тексты, сбывались уличным музыкантам, которые несли их в массы. Наиболее удачные, либо по каким-то причинам особо полюбившиеся публике песни, расползались по стране, мимикрируя под особенности новых мест бытования, дополняясь подробностями, иными деталями и сюжетными поворотами. Парочка примеров.
29 августа 1926 года в Ленинграде случилась самая крупная катастрофа на воде за всю историю существования города: совершавший рейс Ленинград-Кронштадт пассажирский пароход "Буревестник" затонул в морском канале. По официальной версии, погибли 66 человек. Не прошло и недели, как уличные певцы запели на мотив "Кирпичиков":
...Заливало все тут морской водой,
Крики-стоны пошли на воде,
Все кричали там о спасении...
Капитан всё висел на трубе.
Летом 1925 года, на ленинградском Митрофаньевском кладбище, гр-н Путятин зарезал собственную девятилетнюю дочь. Лучше не придумаешь.
Потюремщики, сотоварищи,
Я вам песню сейчас пропою,
Как на кладбище Митрофановском
Отец дочку зарезал свою…
Ну да, не одними лишь песнями-хрониками кормился ленинградский уличный музыкант 20-х. Рассказывает доцент факультета антропологии Европейского университета в Санкт-Петербурге, фольклорист Михаил Лурье:
"Они пели жестокие романсы, тюремную лирику, старые и новые романсы профессиональных авторов — в общем, все то, что их потенциальные слушатели знали и пели и так. К этому следует добавить, что уличные исполнители очень активно использовали эстрадную продукцию, прежде всего песни в сатирическом жанре. Кроме этого, пользуясь подручным песенным материалом, они много сочиняли и сами. Тексты, которые выходили из-под их пера, своей содержательной стороной соотносились с современной жизнью, а во многих случаях — и с ее конкретными реалиями" (ист. – arzamas.academy)
Уличную певческую вольницу власти взялись сворачивать к концу 1920-х. Заодно с НЭПом. Вот несколько строчек из агитационной брошюры под броским названием "Против нэпманской музыки": "...в отношении цыганщины нужно поставить точки над "и" – это проституционный стиль, стиль, воспевающий продажную, всегда готовую к услугам любовь… Запомним твердо – цыганщина – это откровенная пропаганда проституции!".
Причем почти официальный термин "цыганщина" подразумевал практически все песенные жанры, противопоставляемые единственной имеющей право на существование, пролетарской песне. Как то: мещанские песни (в первую очередь – романсы; об очаровательных глазках, раненых чайках, любви до гроба), упаднические (о безнадежной любви, суевериях), экзотические (о неграх, бананах, острове Таити, девушке из Нагасаки), цыганские (с бесконечными ямщиками, тройками, попойками, эх-один-раз-живем) и так далее.
В 1928 году, в № 2 журнала "Цирк и эстрада" вышла программная статья эстрадного критика Ростислава Блюменау "Умирающая цыганщина". В качестве приложения к ней были опубликованы списки песен, которые, по мнению автора и редакции, следовало бы запретить. Верхом пошлости там были объявлены "Очи черные", а "Цыганочка" шла под грифом "гимн хулиганов".
Ист. – из архива автора
Что называется, первый звоночек. И уже весной 1929-го в Ленинграде состоялась Всероссийская музыкальная конференция, по итогам которой принято окончательное решение запретить исполнение подобной музыки, так как "наряду с религией, водкой и контрреволюционной агитацией" цыганщина заражала рабочий класс "нездоровыми эмоциями". Была создана специальная комиссия, составленная из матерых чекистов от музыки, призванная пересмотреть всех работающих на эстраде артистов и их творческий багаж. То бишь, официально стартовала чистка. К тому времени Главрепертком уже выпустил "Репертуарный указатель - список разрешенных и запрещенных к исполнению на сцене произведений". Как сказано в предисловии, "к составлению были привлечены наиболее сведущие и культурные знатоки и исполнители цыганского песенного репертуара". И вообще, "критерии в оценке запрещенного эстрадного материала очевидны для всякого", поскольку они соответствуют единственно правильной политической линии.
Окончательно песенные гайки ленинградские власти закрутили в 1935 году. Во-первых, цитирование-пение антисоветских фольклорных текстов (здесь – "антисоветский" – понятие весьма расплывчатое, на усмотрение тех еще экспертов) стало караться не только во внесудебном порядке, но и было выделено прокуратурой в особую группу преступлений: "…исполнение и распространение контрреволюционных рассказов, песен, стихов, частушек, анекдотов и т.п.". За антисоветскую песню, частушку можно было получить от трех до пяти, а за песни, "дискредитирующие вождей партии", отхватить все семь.
А во-вторых, в недрах милиции родился приказ "О борьбе с музыкантами, певцами и продавцами запрещенных песен на рынках и базарах", согласно которому уличные исполнители и распространители песенных сочинений, даже самых невинных по содержанию, могли привлекаться к уголовной ответственности в рамках развернутой в стране кампанейщины по борьбе с нищенством и бродяжничеством.
Парад советских цыган-активистов. 1932 год. Ист. – из архива автора
При таких невеселых раскладах количество профессиональных уличных певцов, равно как зарабатывавших пением инвалидов, нищих и попрошаек, снизилось почти до нуля. Хотя в народном бытовании песни из их репертуара все равно оставались, а вариации на тему тех же "Кирпичиков" продолжали занимать верхние строчки изустного низового хит-парада на протяжении многих десятилетий.
Подводя итоги, товарищи: с учетом практического опыта советского руководства 90-летней давности, представляется, что нынешняя инициатива депутата Четырбока – это полумера. Вернее, лишь первый этап. Согласимся, для начала и в самом деле следует рассовать всю эту поющую гопоту по спецплощадкам. Взять их там всех на учет. А после направить на эти площадки "наиболее сведущих и культурных знатоков". И, в случае, если репертуар отдельных исполнителей не соответствует "единственно правильной политической линии". Этого пока никто не отменял.
Игорь Шушарин
для 47news