Christian Dior
в ритме политрука Зинаиды
«Мужчина должен воспитываться для войны, а женщина – для отдохновения воина; всё остальное есть глупость». Так, устами Заратустры, говорил Ницше. Великая война доказала, что эти двое ошибались.
До недавнего времени всезнающий Google на запрос «Дубровина Зинаида Петровна» выдавал по сути единственное о ней упоминание: «одна из дам, причастных к номенклатурной и выездной элите советского времени».

Наша героиня – женщина-политрук, чей фронтовой стаж отсчитывается с 5 июля 1941 года, усмехнулась бы. 47news присоединяется к обиде. На наш взгляд, история Зинаиды продолжает традицию комиссара в юбке из «Оптимистической трагедии» Всеволода Вишневского. Только теперь это не революционная мистерия, не зов одиночек - «гляди веселей, революция!», а уже осмысленный тяжелейший труд.

От Ленинграда до Берлина
А ведь она имела реальную возможность не оказаться на передовой. К началу войны 35-летняя Зинаида Дубровина возглавляла крупный промсоюз в Ленинградской области и проходила по разряду номенклатуры Обкома ВКП(б). Её уговаривали продолжать исполнять свои обязанности на посту главы промсоюза, но, цитата, «как здоровый коммунист», она сочла, что обязана защищать Родину, и уже 5 июля добровольцем ушла на фронт.

Всю войну прослужила политработником:
сначала политруком медсанроты в Народном ополчении;
затем, в блокаду, освобожденным парторгом ленинградского эвакогоспиталя №282;
далее – замполитом во фронтовом госпитале №44-45 Центрального фронта;
наконец, была определена на 1-й Белорусский фронт – замполитом 2-го автобатальона 56-го полка 18-й Краснознаменной ордена Кутузова бригады.
«...Вошла я в автобатальон сложно. Не очень-то хотел иметь комбат Драгунов замполитом женщину: в батальоне даже фельдшер был юноша, который нёс одновременно обязанность комсорга, парторг в батальоне был освобождённым, и тоже мужчина – т. Леонов Д.П. Этот батальон только что пережил большое ЧП – пожар в землянке, в результате которого были жертвы, а несколько водителей попало на лечение в госпиталь. Обо всём этом я была предупреждена в Политотделе фронта. Особенно меня предупреждали насчет сквернословия и пошатнувшейся дисциплины. Но на войне как на войне: всё пережили, встало всё на свое место, сложные задания выполнялись батальоном точно, с большим патриотизмом шли к Победе по дорогам Польши и вошли в Берлин, о чем я подробно написала в ритмических сроках своих фронтовых записей...»
Из воспоминаний Зинаиды Дубровиной
Женщина на войне, тем более в звании политрука – явление редкое и поистине героическое. Но когда её будут спрашивать об этом, она ответит:
«Геройства никакого. Каждый день на войне – героический, и все на войне – герои». Вот так — все герои. А женщины – дважды герои. «Трудно всё же было женщинам на фронте. Приходилось мне как-то возглавлять колонну в 250 машин. Места чужие, дороги опасные. А коли проберешься без потерь, не верят, что "баба" провела, да еще в улицы не взятого Берлина…»
Комбат автобатальона Василий Федорович Драгунов, тот самый, который поначалу ее «не очень-то хотел иметь», два десятилетия спустя будет вспоминать о политруке Дубровиной тепло и растроганно:

«Удивительный талант на всё у этой женщины. Не раз благодарили мы судьбу, что пришла она к нам. Бойцы буквально преобразились: сделались аккуратнее, подтянулись, а главное, как-то чище, дружнее стали отношения. Словно одна большая семья. И, как всегда в настоящей семье, невидимыми нитями связывала эту дружбу мать. Ею была Зинаида Петровна. Она всегда знала, кого похвалить, кого пожурить. Но заботилась обо всех одинаково.

Всё время наши машины находились в пути. Подвозили на передовую боеприпасы, продукты. Трудно было в таких условиях организовать для бойцов постоянное горячее питание. А Зинаида Петровна добилась. За чистотой она строго следила. Даже портных и сапожников в батальоне "раскопала". Бывала она у нас во время боёв медсестрой, а когда надо – поваром. На досуге не забывала о художественной самодеятельности и сама в ней участвовала. Любила петь, хорошо декламировала. И в тоже время, всегда оставалась политическим воспитателем.

Сутками не глушили мы моторы машин. И было у нас два постоянных желания – победить и выспаться. Вместе с нами Зинаида Петровна участвовала во всех самых сложных и ответственных операциях. Не так-то легко было рассредоточить во время бомбежек наши неповоротливые автоколонны на узких дорогах в незнакомой местности. Малейшая неосторожность – и свой взрыв, жертвы… Умение правильно ориентироваться в обстановке, воля, её неженская внутренняя сила – спасли не одну жизнь. Батальон наш кончил путь с минимальными потерями...»


(ист. – статья «В бою и труде», журнал «Служба быта» (№5, 1965))
На военных дорогах судьба не раз сталкивала политрука Дубровину с интереснейшими людьми, вплоть до маршалов Победы – Жукова и Рокоссовского. Генерал Берзарин и вовсе предлагал ей остаться служить в Берлине, в комендатуре. Зинаида Петровна отказалась, но успела принять участие в берлинском Параде Победы союзников, который состоялся 7 сентября. Дубровина демобилизовалась в ноябре 1945 года в чине капитана политсостава. На границе с Польшей, на торжественном обеде, она простится со своими однополчанами и уедет в родной Ленинград.

Орден «Красная звезда», орден «Отечественной войны» 2-й степени, медали «За оборону Ленинграда», «За взятие Варшавы», «За взятие Берлина», «За победу над Германией» – это всё её. А еще – второй орден «Отечественной войны 2-й степени» к 40-й годовщине Победы и орден «Трудового Красного знамени» уже за мирно-трудовую доблесть. И всё же самой главной своей военной наградой капитан Дубровина всегда считала ... Жизнь. Сам факт, что осталась жива.

Если на секунду вернуться к тексту «Оптимистической трагедии», то там всё же сказано, будто античным поэтом: «Бойцы не требовали, чтобы вы были печальны после их гибели».
Упрёка к Партии в душе не имела
После войны Зинаида Петровна возглавила крупнейший (галантерейный) промсоюз Ленинграда. Приложила руку к восстановлению Гостиного Двора, участвовала в закладке Московского парка Победы.
Гостиный двор в годы блокады
Московский парк Победы
Галантерейный отдел, Ленинград, 50-е годы
«Многие из нас только что сняли шинели и видели, какие разрушения оставил враг. Каждая организация помогала городу в восстановлении народного хозяйства. Наш промсоюз был высокорентабельным. После положенных госотчислений и распределения годовой прибыли среди членов артели, мы ежегодно передавали большие суммы на реконструкцию Дома культуры промкооперации (ДК Ленсовета), на содержание общества «Спартак», принадлежащего промкооперации (тут у собрания уполномоченных артелей не было возражений – соскучились наши люди по футболу)».
Из воспоминаний Зинаиды Дубровиной
Но тут грянул 1950-й. И закрутились, переламывая людские судьбы, жернова приснопамятного «ленинградского дела». Прошлись они, по счастью, лишь краешком, и по Зинаиде Дубровиной.
«...Восемь месяцев я была без работы. Человеку одинокому это крайне мучительно. Причиной увольнения была реорганизация промсоюза, которой на самом деле не было. Из партии я не исключалась, но разных выговоров с записью в учётную карточку (среди них был и строгий) получила предостаточно. За теми, кто был снят с работы, установили контроль, чтобы последние не могли никем быть допущены к работе. Мы, живые и снятые, не имели права устраиваться на работу ни работницей, ни вахтером. Всякое нарушение сулило снятие с работы того, кто принял. Был обыск. Записан выговор. На работу меня не приняли – ни уборщицей, ни дворником. Всякое моё обращение кончалось звонком из горкома партии о том, что я "пособник разоблаченных врагов народа тов. Попкова, Кузнецова и др. и дело пребывания меня в партии и проживания в Ленинграде еще не закончено". Знакомые переходили дорогу, чтобы не встретиться с опальной...».
Из воспоминаний Зинаиды Дубровиной
Зинаиде Петровне повезло – относительно быстро она сумела добиться реабилитации. В будущем, неохотно вспоминая те дни, она напишет: «…упрёка к Партии в душе никогда не имела, относила всё к нарушению ленинских принципов отдельными лицами. Жила убежденностью в восстановлении ПРАВДЫ». А пока, осенью того же 1950-го, Дубровина возглавила убыточный трест «Ленинградодежда», в состав которого входили все ателье индпошива Ленинграда и области, и который благодаря проведенным ею реформам в 1953 году станет единственным в стране рентабельным предприятием подобного профиля.
Наш ответ Диору
Три года спустя, по предложению министра торговли СССР Анастаса Микояна и министра промышленности товаров широкого потребления СССР Алексея Косыгина, ленинградский горком КПСС дал согласие на командировку Дубровиной во Францию. Для (далее – казённо-длинно): «изучения организации производства смены мод по сезонам года для широких слоев населения и отбора промышленных товаров для освоения в СССР».
Делегация из пяти советских человек провела в капиталистической Франции полтора месяца. Более чем достаточно, чтобы Дубровина успела загореться, на первый взгляд, утопической мечтой организовать в родном Ленинграде городе «Дом мод». По образу и подобию увиденного у Кристиана Диора. К тому времени находившийся на Невском проспекте ленинградский Дом моделей служил не более чем банальной витриной для лучших образцов одежды. Ни купить, ни заказать оказавшиеся в нем изделия было нельзя (по крайней мере, простому смертному). Выставляемые на Невском образцы моделировались для фабрик массового пошива, а периодические демонстрации фасонов посещались в основном специалистами – портными и закройщиками.
На реализацию мечты Дубровиной о ленинградском аналоге Диора ушло более десяти лет. Дом мод возводился возглавляемым ею трестом «Ленинградодежда» на собственную прибыль, в красивейшем районе города, будучи совмещен с вестибюлем станцией метро «Петроградская». Проектировал и строил «Ленметрополитен». Оборудование салонов, кабин, зала для показа мод поручили финнам. Особая фишка – подъём посетителей на верхние этажи осуществлялся при помощи эскалаторов. Это сейчас ими никого не удивишь, но вот тогда – это шик.
Открывшийся 50 лет назад ленинградский Дом мод пользовался огромной популярностью, став первым в СССР учреждением по индивидуальному пошиву. (Здесь одевались Аркадий Райкин, Эдита Пьеха, Эдуард Хиль). До той поры государственные швейные фабрики бездушно гнали свои изделия десятками тысяч единиц, а здесь – всего 5-10 уникальных образцов одной модели от лучших модельеров. Наконец появилась реальная возможность выбрать (заказать) себе нечто оригинальное, а не продолжать ходить в безлико-одинаковом. В Доме мод также изготавливались лекала практически для всех ателье Ленинграда, а бывший политрук Дубровина подчас сама разрабатывала новые модели одежды и выступала художественным редактором журнала мод.
Делу Ленина верна
В ту поездку по Франции, в книжной лавке русского эмигранта Зинаида Петровна случайно наткнулась на перепечатку знаменитого крамольного письма Федора Раскольникова Сталину. Заинтересовавшись (оно понятно – только-только отшумел ХХ съезд партии), попросила у хозяина разрешения переписать, и привезла его домой контрабандой, спрятав оную в бюстгальтере. Запретную копию давала читать особо проверенным, надёжным коммунистам.
Раскольников Федор, Открытое письмо Сталину 17 августа 1939 г.
Самиздат. Машинопись. (с) www.gornitsa.ru
А вот обнаруженное в той же лавке письмо Деникина к Ленину переписывать не стала. Ибо в Вождей, в компартию верила до самого конца. И даже от Перестройки ждала восстановления ленинских принципов руководства страной.
«Спасибо комсомолу, партии моей большевиков, в которую я молодой вошла. Она ввела меня в мир особой дисциплины в жизни, общественного долга перед людьми, с которыми работала», – писала Зинаида Петровна, и сама удивлялась: «Ну почему я такая? При большой работе мне дело есть до всего».
Из воспоминаний Зинаиды Дубровиной
Она указывала руководству города о необходимости благоустройства Невского проспекта; тревожилась о недопустимости неуважительного отношения к ветеранам Народного ополчения, собравшимся на юбилей его образования (партия не почтила присутствием это мероприятие); о бесчеловечном отношении к людям, потерявшим близких, у которых чиновники порой сразу после смерти родственника пытались отнять излишки жилплощади. Дубровина была во всех смыслах неудобным человеком – всегда называла вещи своим именами, что, по тем временам, не шибко приветствовалось. Похоже, после того, что ей пришлось пережить в войну, она уже ничего не боялась.
Стихи, по которым можно снимать кино
Зинаида Петровна ушла в 1996 году, оставив воспоминания о своей, столь богатой на события, жизни. До настоящего время их читали единицы. Особое место в её мемуарах занимает уникальный военный дневник, написанный стихами. Или «ритмическими строками», как их назвал поэт Всеволод Азаров.
«Жизнь моя в военные годы изложена в моих фронтовых записях особым, быть может, неумелым стилем. Один известный поэт, бегло ознакомившись с ними, сказал: «До поэзии – далеко. Назовем это Ритмические строки». Мне всё равно, как дневник будет назван, но переделывать его в сухую литературную хронику в четыре-пять строк, как мне было предложено, без следа моего душевного переживания, отношения к прошлому, до сих пор памятному для меня и моих однополчан, я не согласна и оставлю материал в том виде, как он был написан в уже далёкие от нас годы войны».
Из воспоминаний Зинаиды Дубровиной
В прошлом году питерское издательство «Красный матрос» (маленькое, но очень уютное) опубликовало сборник стихов политрука Дубровиной. Несмотря на очевидную их прописанность по ведомству наивной поэзии, Зинаида Петровна, вне всякого сомнения, обладала некоторым поэтическим чутьём, а среди потока не всегда умелых строк нет-нет да и попадаются жемчужины.
Наивная поэзия – вид словесности, который не только вечно живой, но и исключительно живучий. Так что его бытование, в том числе на фронтах Великой Отечественной, не удивительно.

Чаще всего в этом жанре творили люди, имевшие слабое представления о том, как надо правильно, да еще и в условиях войны, писать стихи. Что, впрочем, для авторов вполне простительно. Ведь такие стихи, как правило, писались не для печати, а сугубо для существования внутри фронтового дружеского круга, цитировались в письмах родным и возлюбленным, заносились в дневники в качестве записей на память.

Но всё же есть в ритмических строчках Зинаиды Петровны одно, поистине уникальное свойство – их исключительная, буквально фотографическая точность в деталях. По стихам политрука Дубровиной запросто можно снимать художественное кино о войне.

Зинаида Петровна Дубровина
И вот, что ещё.
В конце «Оптимистической трагедии» героиня спрашивает матросов: «Есть ли смерть для нас?». Ей отвечают: «Нет смерти для нас».

Тогда это была новая форма религии. Сегодня реальность памяти.
ОПЯТЬ НАЛЁТ
11 сентября 1941 года

Опять налёт.
Опять бомбят.
Передо мной – обрыв и яма от фугасной.
А позади, куда прижалась я,
стена разбитого сарая,
обуглена в войне,
стоит на поле, как ворон страшный.
От грохота разрывов
мне кажется, что всех нас оглушило.
Смотрю, как много уже укрылось
в воронку крупную от бомб солдат.
Они кричат, но я не слышу,
руками знак мне подают,
чтоб прыгнула в укрытие я к ним.
Но страх во мне непобедим,
и высоту обрыва в яму
я уже не вижу.
А тут – опять разрыв,
огонь и целый ад, стена рассыпалась.
Я с нею вместе от волны назад
куда-то покатилась.
Когда открыла я глаза,
кругом осколки засветились:
наверное, в сознанье я пришла.
Проверить я решила – жива ль?
Я набрала слюну и плюнула.
Осколок зашипел, как будто бы змея.
Когда я встала,
в яме не было бойцов.
Песок в крови, воронка глубже стала.
О, боже мой! Туда опять фугасная попала…

УХОЖУ Я С ЛИНИИ ОГНЯ
25 сентября 1941 года
После того, как Ленинград оказался в блокаде, меня отозвали с фронта работать в госпиталях.

Мне жаль, что ухожу я с линии огня.
Но осажденный Ленинград –
не меньшая по стойкости частица,
чем Ленинградский фронт для дерзкого врага.
Сейчас я получила предписанье
быть в госпитале – госпиталь большой.
Я рада за судьбу свою,
что раненых бойцов увижу.
Здоровыми они вернутся в бой.
Поверьте мне, однополчане,
я в душу каждого бойца войду
святою правдой
и ненависть к врагу умножу во сто крат.
Пусть каждый бой на поле фронта
враг запомнит и узнает,
что значит для России
ЛЕНИНГРАД…

БЛОКАДА – В ПЯТЫЙ РАЗ УМЕНЬШИЛИ ПАЁК
20 ноября 1941 года

Сегодня нам по радио сказали,
что в пятый раз уменьшили паёк.
По улицам, в воротах
больше мёртвых стало,
зашитых в простыни
и вынесенных из дома за порог.
За воротами чугунной вязи
видны трупы, сложенные в ряд.
Холод. Вьюга голоса их нам доносит:
«Когда же вы, живые,
отомстить сумеете за нас?
Часть от бомб и от осколков
гибли мы в расцвете лет,
голод нас сражал досрочно,
ждали мы, как вы, побед.
Не сидели, сложа руки,
а работали для тех,
кто ушел на поле боя,
поклялся наш дом сберечь.
Поклялся, что дети наши
будут жить, как жили мы,
солнцем Октября согреты.
В эту клятву верим мы».

ДЕТЕЙ-СИРОТ ОСТАЛОСЬ ТРОЕ
27 января 1942 года
Умерла санитарка Женя Солина. Комиссар попросил определить её детей в детский дом для эвакуации.

Ну, что вы скажете, ребята?
Знаю, ваша мама сегодня не пришла.
Повестку вам вручили с поля боя –
отец погиб, но вас ведь трое.
Пусть старший будет за отца.
Два дня, не больше, потерпите.
Мы всех устроим в детский дом.
Сегодня вы буржуйку затопите.
Мы принесем дрова вам в дом.
А к вечеру горячий ужин будет.
Я котелок снесу сама.
Вы карточки на хлеб не затеряйте,
вам старший, Виктор, принесет его сполна.
Мы знаем, трудно вам без мамы,
но что же делать, раз идет война…
Ты, Виктор, уже большой, не плачь,
двенадцатый тебе пошел годочек,
они же младше у тебя.
Уверена, родные дети,
понравится вам детский дом.
Не надо думать, что на рассвете
ходить за хлебом
и в соседний дом – за кипятком.
Вы будете в тепле,
заботливые руки помогут вам,
чтоб не было беды.
Недолго быть вам в осажденном Ленинграде,
отправят вас туда, где нет войны.
Там, на Большой земле,
живут родные наши люди.
Труд их поистине большой,
вы будете сердцами их согреты,
для каждого из вас
там будет дом, как Ленинград родной.
Ребята, станете большими,
не забывайте, что была война,
и город был в такой блокаде,
что ваша мама умерла…
Мы знаем, что придет Победа,
но, может быть, не будет нас,
тогда цветы нам на могилы принесите
за то, что люди думали о вас.


ВЕСНА – ВСЕ ВЫШЛИ ЧИСТИТЬ ЛЕНИНГРАД
20 апреля 1942 года

Вновь солнце теплое лучами землю греет,
бегут ручьи, и талый снег весь в копоти, грязи лежит.
Последние сугробы от тепла мелеют,
нетопленные дома от инея по улицам пестреют.
Из них выходят, кто остался жив.
Пришла весна, почистить город надо.
Никто не ропщет на свою судьбу,
жалеет только, что в нем силы мало
убрать всю нечисть, грязь, и жаждет встретить,
как бывало, в чистом городе весну.
Холодная блокадная зима всем очертела.
Лопатою сгребают талый снег,
военные машины сугробы подбирают.
Никто не ждёт, что будет им обед.
С утра до поздней ночи
город ленинградцы чистят.
Усталые, голодные,
с лопатами, носилками стоят.
А впереди одно – надеяться тепло весны увидеть.
И верит каждый: она прибавит мужества и силы,
чтоб город лучше защищать.
Как изнурительны обстрелы,
как многих голод покорил…
Но враг не знает наши силы –
мы ЛЕНИНГРАД ему не отдадим!

РАЗГРОМ ВРАГА ПОД СТАЛИНГРАДОМ
Февраль 1943 года.
Нам меняют в пути направление: не на Донской фронт (Сталинград),
а на новый – ЦЕНТРАЛЬНЫЙ.
Сегодня нам газеты сообщили.

О, изверги, проклятья вам, конечно, мало!
Вы захотели Сталинград?
Москва и Ленинград не все
вам зубы, ребра поломали?
Вы Волгу, гады, захотели –
своей вонючей, гадкой кровью
окрасить её воды, берега?
Так получайте по заслугам:
попробуйте теперь вы выйти
из русского военного котла!
В плену 90 тысяч солдат и офицеров,
средь них – фельдмаршал Паулюс
с поникшей головой…
Чего походом дерзким вы добились?
Прошло 16 дней – 100 тысяч фрицев
в снегах похоронили пред котлом…
Что, это – мало? для фюрера, безумного дельца?
С металлом огненным добрались вы до Волги
и оскорбили путь для вашего возврата
оружием и варварством своим.
Вы Сталинград оставили в руинах,
но Сталинград, как весь народ России
останется для вас непобедим.
Погонят вас с чужой земли с позором,
с котлами встретитесь еще не раз…
Запомнятся врагам надолго
прошедшие бои за Сталинград.

Сводку Информбюро в госпитале слушали, затаив дыхание. Какая Победа! Какая Победа! А Ленинград ещё в блокаде…


ОЧЕРЕДНОЕ ДОНЕСЕНИЕ

Пишу очередное донесенье, что груз доставлен без потерь,
что два бойца тяжелое имеют воспаленье,
но в госпиталь отказываются лечь.
Пришлось не раз идти на уговоры,
мол, по выздоровлению найдут они, догонят нашу часть
и будут связь держать с комсоргом батальона,
их станут ждать бойцы у нас.
В землянке душно от буржуйки,
которая портянками залеплена была.
На ней и чайник кипятился,
и руки, ноги грели у огня.
А многие сидели, просто ждали,
что вот сейчас придет парторг,
расскажет сводку о фронтах, о продвиженьи
и что дает своим открытием Второй нам фронт.
По всем землянкам сводку рассказали,
и говор утихал, на сон бойцов клоня.
А завтра новые маршруты,
в них часть Победы,
чтобы кончилась война.

НУ, ЧТО ВЕСНА???... КОГДА ИДЕТ ВОЙНА.
На немецкой земле.
Апрель 1945 года

Прошли в машинах длинный, долгий путь.
И здесь в лесу водители, бойцы должны
немного отдохнуть.
Какая тишина! И чистый воздух
цветами, травами пьянит.
Но нам задерживаться тут нельзя, война не кончена.
Она весной нам наслаждаться не велит.
Мы поднялись с ковров цветущих по команде
с согретой солнцем, ласковой земли.
Опять в дорогу – машины зашумели,
с тяжелым грузом огненным ушли.
А с леса двух сторон
зеленой пышной кроной
нам кланялись на всем пути деревья,
как будто бы желая жизни долгой,
чтоб сердце не щемило от весны.
Весна. Как много в ней желаний!
Все расцветает вдруг вокруг тебя,
и солнце греет добрыми лучами,
а ты везешь огонь и смерть для злейшего врага.
Не знаем мы, чем кончится дорога.
Груз в срок мы подвезти должны.
Сейчас стояли мы, была тяжелая тревога,
о жизни не мечтали – той, что будет впереди.
Берлин, Берлин не за горами!
Но сложный путь остался до него.
Сегодня дважды нас бомбили.
Весна! Так хочется всем жить!
И пусть она к ПОБЕДЕ даст нам силы,
чтоб враг не смел всю жизнь планеты и народы
в корысти ярой истребить.


ВСЁ НАСЕЛЕНИЕ БЕРЛИНА ПОДНЯЛО ФЛАГИ
ИЗ ПОСТЕЛЬНОГО И СТОЛОВОГО БЕЛЬЯ
2 мая 1945 года

Берлин еще не полностью разрушен,
высокие дома стоят без окон, без дверей,
в проемах и балконах – поднятые флаги.
Не счесть всех белых наволочек, простыней и скатертей.
Всё населенье прячется в подвалах
иль под воротами, как нищие стоят,
храня свои узлы и чемоданы.
В колясках дети плачут, на тех, кто повзрослее, матери кричат,
чтоб от узлов они не отбегали, и сами
проклинают, наконец, весь этот ад.
Тяжелой оказалась речка Шпрее:
весь мост насквозь простреливался врагом,
и были ранены бойцы машины,
но груз доставили на место мы с другими –
там был не только наш 2-й автобатальон.
Стрельба идет на каждом перекрестке.
Трещит из окон автомат,
летают низко «мессершмиты»,
и падает в соседний дом снаряд.
Мы вышли из машины, чтобы раненых заверить,
что на пути обратном мы их заберем.
Тут чья-то мать немецкая идет с бидоном.
Вдруг видим, покатилась, срезанная осколком,
её, как мяч футбольный, голова…
Как тяжело все это видеть человеку!
Бесстрашная, ради детей,
пыталась принести бидончик молока.
Страданья, смерть, хотя войне вот-вот конец.
Но что же делать? Немцы в нас стреляли,
у наших ног был опрокинутый бидон.
Да, весь Берлин сегодня поднял флаги –
из постельного, столового белья.
Рейхстаг теперь трепещет против нашей силы.
Не пожалеем и ещё подбросим ему огня.


ТРИБУНАЛ
До Берлина мы стояли в городке Берлинхен, где не было ни одного немца. Танковая часть, уходя из него на отдых, предупредила нас, чтобы бойцы в домах не прикасались ни к каким маринадам, консервам, печеньям – все отравлено. Ночью одна немка с тремя детьми пробралась в свой дом. Боец Яковлев последовал за ними и был готов причинить женщине травму, но вовремя подоспел патруль. По поводу этого ЧП я в конце мая была вызвана в военный трибунал. Рассматривалось дело т. Яковлева и, конечно, моё – как замполита.

Защищала я бойца,
фамилия Яковлев ему.
Судьба его, как многих, поджидала
тяжёлая – трагедия освобождённого села.
Жену сожгли, печь растопив соломой.
Ребёнку отрубили кисти ручек, стопы ног.
Солдат увидел собственными глазами,
что жив его ребёнок, сосед сберёг.
Он затаил от всех одно желанье,
что надо отомстить за кровь невинную родных.
И в этом, может быть, и я была повинна,
что не нашла пути о мести злой его предупредить.
Как хорошо, что месть над немкой и детьми не состоялась.
Спасли её патрульные бойцы.
В Берлинхене стояли мы одни,
когда нас вызвал трибунал к себе,
была назначена и экспертиза.
Врачи нашли, что разумом он чист,
но боль его неизлечима.
В кармане он хранил и показал газетный лист.
Портрет трёхлетнего ребенка укором был для всех солдат.
Врагам вы нашу землю уступили, фашисты сеяли там ад.
Газетный лист – у членов трибунала.
Там мне сказали: «Верим, капитан,
что трудно уберечь в трагедии солдата.
Но мы в Германию пришли не мстить.
Полку предложено бойца все ж исключить
из личного военного состава,
пусть едет он на Родину, домой».
Тут Яковлев надел ремень, заплакал,
обнял меня и прошептал: «Не верится совсем, домой…»
и в часть свою со мной пошёл, расстроенный решеньем.
Уехал первым. Провожали, подарок от полка хороший дали.
На письма нам не отвечал.
Наверно, боль была в душе, на сердце нестерпима,
когда калеку он – трёхлетнего родного сына –
в своей деревне повстречал.
Он шел в боях от Сталинграда,
а в памяти войны остались сын и трибунал…
PS: Мемуарные воспоминания Зинаиды Петровны Дубровиной ждут своего издателя. Редакция 47news настоятельно рекомендует потенциально таковому взять сей факт на заметку. Где находится рукопись – подскажем.
Текст: Наталья Багрова,
Игорь Шушарин
Верстка/дизайн: Светлана Григошина

В материале использованы фотографии и видео, предоставленные авторами текста и взятые из открытых источников.