Прокурор обратил внимание на опасные гильзы в школьных залах воинской славы. Не вовремя, потому что наступал День Победы. Да и нелепо получилось. Рассмешил он ленинградскую землю. Читая его предписание, автор вспомнил, насколько наша область исполосована великими отечественными шрамами. Никогда нам ее не вылечить. Сегодня это хорошо. Это память.
Люди, рожденные в Ленинграде или его области, те, кто рос хотя бы не тепличных условиях с домработницами и гувернерами, всю жизнь соприкасаются с осколками той бойни. Мне довелось первый раз держать черепки войны в руках лет так в пять.
Как и у многих, наша семья летом отдыхала на съемной даче. Тогда в Сиверской. Смутно, но помню, как деревенские пацаны носились с самодельными игрушками – пистолетами и пулеметами. Стволы только были ржавые, найденные в обросших мхом ямах – окопах в прошлом. У одного подобие автомата ППШ, у другого остов нагана. Я еще не знал этих букв. Меня еще играть не брали. Но коричневую гнутую гильзу я уже на веранду притащил. Дед играл в домино, глянул и произнес безразлично: "От трехлинейки".
Постарше мы прятались на лютеранском кладбище на Васильевском. Разрушенные старинные могилы, тихо, готические надписи на немецком. Мало кто ныне думает, отчего там большинство памятников в выбоинах. Умники считают, мол, в революцию позабавились. Дурацкое представление – вот работягам было делать нечего, чтобы в холодные годы ходить на окраины города и ломать неизвестно что. Это после войны ребятня устраивала тир. Оружия было с лихвой. Мы еще в 70-е находили гильзы в склепах баронов. Порой я таскал их с собой, показывал гаванской шпане.
- От "ТТ", - как-то сказал известный на острове блатной по прозвищу "Варшава", посмотрев мне в ладошку.
В Токсово жили мои родственники. И там летом мы бегали к пожарной части, где до сих пор широкая поляна. С нее, как землянику, мы собирали пули, гильзы, какие-то тяжелые куски. Хозяин дома порой брал найденное нами и, выдыхая дым от папиросы "Север", говаривал: "Это от штурмовой винтовки, это в костер не бросайте".
Когда ездили в спортивный лагерь под Лугу, приходилось самим сооружать площадки под прыжки. Копали на полметра вглубь. Находили тоже самое. Местный повар вспоминал, перекатывая пули между пальцами: "Хвост от мины".
Сколько этого добра видел в квартирах своих сверстников и не вспомнить.
Восьмиклассником нас гоняли на картошку в Шушары. Весело, бредем со смешками по чернозему. Выбирали вплоть до огромных капсюлей. Военрук командовал все складывать в кучи, потом относил это в канавы. Заодно продолжал воспитывать – объяснял, чем миномет отличается от гаубицы.
Когда начал работать в уголовном розыске, этого добра валялось у меня в кабинете столько, что начальник розыска один раз грохнулся на диван, пружины просели, а он отбил пятую точку о спрятанный внизу ручной пулемет Дегтярева.
Дачу в Сосново строил, нашел финские ржавые стволы. Отец местного священника рассказал, что у соседей автоматы были неважнецкие, с дальнего расстояния порой в тулупе у него их пули застревали.
Годы уже общаюсь с поисковиками. Тут и рассказывать зря, сколько они насмотрелись. Танки вынимают из болот.
На днях позвонил своему товарищу в "оружейный" отдел уголовного розыска. Опер устало рассказал, как под Кировском они уничтожили десятки винтовок, авиационные бомбы.
У нас с 1941 года земля не похожая на то, что изучают на биолого-почвенном факультете университета. Миллионы тонн стали сделались ее частью. Кости она еще переварит. Осколки останутся навсегда.
Теперь это память. Но не археология. И это хорошо.
Другое дело, надо с уважением вынимать их. Как врачам из тела ветерана. А музеи славы и боли, тем более школьные - без них все равно, что легионер без шрамов.
Либо смешон, либо недостоверен.
Евгений Вышенков, 47news