Вначале Николаю и Елене только обещали, что их будут убивать. Потом Николая избили. Потом сгорели их машина и дом. Дом выгорел ровно в день судебного заседания в районном суде, на котором бывший помощник лесничего из Усть-Луги Елена Гвоздинская пыталась добиться своего восстановления на работе. В результате накануне крещенских морозов семья с двумя маленькими детьми осталась без крова.
Это не сюжет очередного детектива. Это хроники лесной войны, которая сейчас разворачивается в Усть-Луге при равнодушном невмешательстве местной милиции. В этих краях, несмотря на строящийся порт, леса стоят дремучие, а люди по большей части суровые и решительные. И враждуют они друг с другом за «зеленое золото» так же сурово и безжалостно, как их предки когда-то воевали за эти земли.
«Самая честная? Вот и вали отсюда!»
Николай Семенов приехал к нам в конце прошлого года – рассказать о том, как в Усть-Лужском лесничестве воруют лес. Мы не удивились его рассказу – кто же не знает, что лес воруют и что деньги, которые на этом зарабатываются, сравнимы разве что с нефтяными доходами. Удивило другое – то, что Семенов и его жена всерьез пытаются с этим бороться. И при этом, похоже, никто за ними не стоит. Совсем никто. Даже природоохранные службы, которые, по идее, обязаны этому безнадежному делу сочувствовать.
Формально Николай не имеет к Усть-Лужскому лесничеству никакого отношения. И даже выражение «за державу обидно» к нему неприменимо, потому что Семенов – гражданин Эстонии. Зато его супруга Елена Гвоздинская (гражданка России) 10 лет отработала в Усть-Лужском лесничестве помощником лесничего, в благодарность за что и была уволена летом прошлого года. Вот за жену Семенову, видимо, и стало обидно. Потому что, по словам Николая, ее уволили с неофициальной формулировкой, озвученной в случайном разговоре кем-то из лесников: «Самая честная? Вот и вали отсюда».
Семенов решил заступиться за супругу и настоял на том, чтобы она подала в суд иск о восстановлении на работе. Одновременно он зарылся с головой в изучение российской юриспруденции и лесного дела, и его эстонские мозги прямо закипели от возмущения. Оказалось, что в России все делается не по закону, а по понятиям. И тогда гражданин Эстонии с простой прибалтийской фамилией Семенов решил действовать по закону. Эксперимент, как мы увидим, вышел очень рискованным, да и сам экспериментатор едва остался жив.
Суд первой инстанции в Кингисеппе Елена Гвоздинская, конечно же, проиграла. Но, поощряемая мужем, подала кассационную жалобу в областной суд. Здесь кассацию удовлетворили и направили дело на новое рассмотрение в Кингисеппский городской суд. Именно на это заседание и приехал никем нежданный-негаданный наш корреспондент.
Закон – тайга
В Кингисепп мы отправлялись без всяких дурных предчувствий. Пограничный городок под боком у Эстонии рисовался нам тихим и провинциальным. Еще не было обжигающих крещенских морозов: на календаре значилось 16 января 2006 года. Исходя из того же календаря, мы думали, что все криминальные войны давно ушли в прошлое, уступив место цивилизованным судебным конфликтам. Разумеется, как все оптимисты, мы ошибались.
Судебное заседание в Кингисеппе не заладилось с самого начала. В первые же минуты Елена Гвоздинская заявила решительный отвод суду. Суд в лице молодой девушки удивленно похлопал ресницами и удалился в совещательную комнату – переживать свою обиду. В это время в зал заглянула другая женщина и голосом не на шутку испуганным закричала: «Коля! Лена! У вас дом горит!»
До Усть-Луги Семенов и Гвоздинская, по их словам, домчались меньше чем за час. Уже было неважно, что подумает судья об их мгновенном отъезде. Около горящего дома суетились сотрудники МЧС с брандспойтами. Николай ворвался в задымленную комнату и успел спасти несколько первых подвернувшихся под руку вещей. Но вся остальная обстановка – мебель, гардероб, документы, детские вещи и игрушки - сгинула в пламени. Когда наш корреспондент в свою очередь прибыл на место, пожар уже стал необратимым: крыша провалилась и огонь метался внутри дома, как в жертвеннике.
Дети Елены и Николая во время пожара, к счастью, находились в детском саду – их забрали оттуда только к вечеру. Две девочки, трех и пяти лет, радовались пожару, как празднику, и были довольны тем, что едут не домой, а в гости. Семью приютили знакомые из той же деревни – если бы этого не произошло, супругам вместе с детьми пришлось бы ночевать прямо на пепелище.
Когда стало темнеть, на деревенский пожар приехала кингисеппская милиция. Первое, что предприняли милиционеры, – отобрали документы у нашего корреспондента, который с фотоаппаратом в руке бродил вдоль пожарища и уже поэтому, вероятно, выглядел наиболее подозрительной деталью окружающего пейзажа. Документы, впрочем, вскоре вернули, но фотографировать запретили – особенно сотрудников Кингисеппского УВД. И если запрет на съемку должностных лиц еще можно было понять (я бы с такими лицами тоже не слишком рвался в объектив), то табу, наложенное на фотографирование милицейского «уазика», вообще с трудом укладывалось в голове. Однако, когда для убедительности милиция побренчала наручниками, с абсурдными требованиями пришлось согласиться.
Само собой, что из разговора с кингисеппским следователем тоже ничего не вышло. Эта вежливая женщина разговаривала исключительно на повышенных тонах и при этом зачем-то накричала на Елену Гвоздинскую и собравшихся вокруг нее сердобольных деревенских старушек. Зато, когда на месте происшествия из темноты возникли две мрачные фигуры в грязных камуфляжных куртках, тон стражей порядка сразу смягчился. Я спросил у Николая Семенова, кто эти люди, которые так благотворно влияют на представителей власти. «А это и есть поджигатели», - спокойно ответил он.
Бой-бабушка
«Ну что, бабушка Рая, подожгли-таки нас?» - бросил Николай еще в коридоре суда – сразу же после известия о пожаре. «Я-то?» - простодушно удивилась пожилая женщина в кожаном пиджаке, скромно стоявшая у стеночки. Лицо ее расплылось в старческой слезливой гримасе, как бы говорившей: «За что обижаете, люди добрые?»
65-летняя Раиса Игнатьева отработала лесничим Усть-Лужского лесничества более десяти лет. До этого еще где-то работала: общий стаж ее трудовой деятельности в лесном хозяйстве равен 46 годам. Как женщина расчетливая и умная, Игнатьева постепенно заполонила Усть-Лужское лесничество своими родственниками и знакомыми: лесником-мотористом взяла на работу брата, уборщицей – сестру, водителем – племянника, пожарным сторожем – его жену, мастером – еще одного племянника. В этой теплой родственной компании помощник лесничего Елена Гвоздинская наверняка должна была чувствовать себя чужой, несмотря на все уверения Раисы Терентьевны, что она воспитывала Лену «как дочь родную».
«Родная дочь», по словам самой Гвоздинской, работала, как Золушка: сама мыла контору лесничества, сама следила за пожарной безопасностью (родственникам Игнатьевой, видимо, было недосуг взяться за исполнение своих обязанностей), в одиночку с топором обходила лесные делянки, а вечерами составляла и подшивала документацию. Ночами нянчила детей. Все было как в сказке, только без малейшей надежды на бал, карету и принца. Муж Елены в это время находился на заработках в Эстонии и в семье появлялся редко.
Наконец Николай приехал совсем. Приехал и ужаснулся: положение жены он назвал рабским и устроил Игнатьевой (в просторечии - Терентьевне) форменный скандал. Наверное, Терентьевне это не понравилось. Наверное, после этого она и решила избавиться от «чужих».
Но одно дело – просто уволить взбунтовавшуюся помощницу, и совсем другое – сделать это с пользой для себя и для бизнеса. К 2004 году в Усть-Лужском лесничестве как раз вскрылись факты самовольных рубок леса, и сообразительная Раиса Терентьевна стала списывать все на Гвоздинскую. Пеняла на больную ногу, мешающую ей самостоятельно ходить по лесу и осматривать свои владения, и укоризненно качала головой: «Ай-ай, Леночка, а я-то тебе доверяла». Между тем, по словам Гвоздинской, именно в это время Игнатьева все вопросы по лесничеству предпочитала решать сама, отводя своей напарнице лишь второстепенную роль. Впрочем, при таком обилии родственников недостатка в добровольных и, главное, лояльных помощниках она наверняка не испытывала.
Однако Елена Гвоздинская не только не занималась укрывательством самовольных рубок, но и сама активно их выявляла. По ее словам, в конце 2004 года она поймала на нарушениях при заготовке леса небезызвестную в этих краях фирму ООО «Фактор». Практически одновременно прошел слух, что вышеозначенная лесная компания намерена взять в аренду Кургальский полуостров – знаменитый заказник общей площадью около 60 тысяч гектаров. Гвоздинская подняла по этому поводу шум, и намерения «Фактора», даже если они и были, атрофировались на корню. Надо полагать, после этого количество смертельных врагов Елены только возросло.
А в январе 2005 года в Усть-Лужском лесничестве появился новый работник: на должность мастера был принят некий Евгений Крутиков. Как ни странно, он не был родственником Игнатьевой, но это не умаляло его достоинств. Каждый, кто знакомился с Евгением Вячеславовичем, понимал, что перед ним деловой конкретный человек. Недаром ведь и фамилия у него такая – Крутиков…
Касатик
До прихода в Усть-Лугу Евгений Крутиков трудился в Сланцевском лесничестве и, говорят, был уволен оттуда со скандалом. Зато Терентьевна, по свидетельству очевидцев, приняла нового работника с распростертыми объятиями: называла «касатиком» и не слишком обременяла работой. И недаром: летом 2005 года, когда Елену Гвоздинскую специальным приказом Кингисеппского лесхоза освободили от работы, а Раису Игнатьеву торжественно проводили на пенсию, именно Крутиков занял должность усть-лужского лесничего.
Гвоздинскую уволили по статье 81 Трудового кодекса – за «неисполнение без уважительных причин трудовых обязанностей». Согласно специальному приказу, ей поставили в вину «выборку лучших деревьев при выборочной санитарной рубке», «несоответствие разработки лесосек …утвержденным технологическим картам» и прочие «грубые нарушения». Между тем, по словам Елены, после появления Крутикова в штате лесничества ее фактически отстранили от дел – по крайней мере, контроль за лесозаготовительными организациями был полностью доверен простому мастеру. Но отвечать за это пришлось, конечно, Гвоздинской.
Если бы Николай и Елена молча проглотили то, что на блатном языке обыкновенно называют «подставой», история на этом бы и кончилась. Но они, как уже упоминалось, попытались обжаловать увольнение в суде, и вот тогда лесная война перешла в горячую фазу.
Вначале, как утверждает Николай, им просто угрожали. Семенов аккуратно сообщал об этом в Кингисеппское УВД, называя и фамилию того, кто, по его сведениям, это делал, – Крутикова. Милиция, надо отдать ей должное, реагировала: приезжала к Крутикову и строго спрашивала его: «Угрожал?» - «Нет», - честно отвечал Евгений Вячеславович, и на этом проверку по заявлению прекращали.
Затем у Николая Семенова неожиданно загорелись сиденья в автосалоне его стареньких «Жигулей». К счастью, пожар вовремя удалось потушить. Через несколько дней загадочным образом сгорела хозяйственная постройка во дворе дома Николая и Елены. А еще спустя некоторое время в дом к Семенову ночью ворвались непрошеные гости и избили его на глазах у жены. По словам Николая, среди нападавших находился и зять Раисы Игнатьевой. Это удалось зафиксировать и на диктофонной записи, которую он сделал во время драки. По всем перечисленным случаям были поданы заявления в милицию, но уголовное дело удалось возбудить лишь по факту избиения.
- Их все равно грохнут, - убежденно заявил нам один из влиятельных лесных магнатов Кингисеппа, очевидно понимая под местоимением «их» Семенова и Гвоздинскую. – Если, конечно, они не уедут отсюда.
На вопрос: «Кто грохнет?» - лесной магнат лишь усмехнулся и обнадежил: «Найдутся люди».
Миллион под ногами
Вместе с квартирой Николая и Елены сгорела и контора Усть-Лужского лесничества, расположенная в том же доме. А вместе с конторой сгорели архивы учреждения не за один десяток лет. Теперь леса Усть-Луги – по крайней мере, на бумаге - снова девственно-чисты, как некогда в добрые старые времена.
Но времена сейчас, как мы могли убедиться, не такие уж добрые. И лес ценится не как «легкие планеты», а как товар – преимущественно в долларовом эквиваленте. К примеру, все тот же Евгений Крутиков в беседе оценил лесные ресурсы Кургальского полуострова в сумму больше миллиона долларов.
И Крутиков, и Семенов сходятся, как минимум, в одном: оба считают Кургальский заказник самым лакомым куском Усть-Лужского лесничества. Беседуя за столиком кафе с нашим корреспондентом и непрерывно тыкая (таков уж стиль общения этого конкретного человека), Евгений Вячеславович рассказал мне буквально следующее:
- Единственный кусок у нас в Кингисеппском районе остался, где растет лес, - Кургальский заказник. Это 19 тысяч гектаров (за вычетом акватории озер и залива. – В. Б.). 20 процентов уже украли. Как я стал лесничим, красть-то перестали. Я тебе могу сказать одно, что там стоит… больше миллиона долларов. Десять лет там ничего почти не пилилось.
В паспорте заказника черным по белому написано: разрешены все виды рубок ухода. А к ним относятся проходные рубки, прореживание, уборка сухостоя, санитарно-выборочные рубки. Лес там падает, если честно.
Мне почему-то кажется, что Евгений Вячеславович действительно честен в своих оценках. Как и в том, что считает Семенова и Гвоздинскую «уродами». «Почему уродами?» - спрашиваю я его. «Потому», - лаконично объясняет Крутиков и после выразительной паузы пускается в уже знакомые рассуждения, что Терентьевна Лену как дочку растила, а она… «Короче, все из-за этого Коли началось, - поясняет он. - До этого Лена была очень хорошая и нормальная девушка. А тут у них созрел хитрый план в голове – Лена должна была стать лесничим, а Коля должен был стать инспектором Кургальского заказника и вертеть свои дела. …Потому что определенные лица из Санкт-Петербурга положили глаз на этот заказник...»
Я понимаю, почему Евгений Вячеславович нашел именно такое объяснение действиям Семенова и Гвоздинской. Ведь просто заступиться за жену или искать справедливости, с точки зрения господина Крутикова, наверное, величайшая глупость? Впрочем, чем черт не шутит: а вдруг Семенов и вправду вынашивает честолюбивые планы, невзирая на эстонское гражданство, сводящее все его шансы в России на нет?
- Посмотрите на наши машины – мою и Крутикова, - устало парирует Николай, когда я спрашиваю его об «определенных лицах» из Петербурга.
Я смотрю и сравниваю: у Крутикова – щегольской «Додж», у Семенова – старая раздолбанная «копейка». Крутиков, по слухам, недавно отстроил себе коттедж, Семенов лишился последнего убогого жилья и остался с детьми и женой на улице. Так за кем лица определеннее?
Царица доказательств
- Я к лесу очень доброжелательно отношусь, и к людям тоже, - призналась Раиса Игнатьева в разговоре. - Людей не обижала никогда, наоборот, всегда всех защищаю…
Глядя в эти выцветшие ласковые глаза, поневоле начинаешь верить в то, что перед тобой - просто добрая лесная бабушка. Сейчас она напоит тебя чаем, угостит вареньем, а потом только, наверное, гаркнет: «А ну, полезай в печь, негодник!»
Раиса Терентьевна между тем увлеченно рассказывает мне, какую напраслину возвел на нее Семенов:
- Поджог? С какой стати я, пожилой, проживший жизнь человек, должна делать такую гадость людям? Избиение, диктофонная запись? Такого не было, это была запись у него ложная, они с диктофоном бегали у нас под окнами, когда мой зять приезжал, а там слышно хорошо, они подходили к дому. Я думаю: чего они там лазают? Там малина, кусты такие, и вот они там лазают.
Угрозы, нецензурные выражения, шум борьбы? Это можно подделать, голос можно подстроить. Это же артисты своего дела. Машину, возможно, они тоже подожгли сами…
Раиса Терентьевна не одинока в своей интерпретации фактов – после столкновения с сотрудниками Кингисеппского УВД мне почему-то кажется, что они тоже разделяют точку зрения Игнатьевой. Только пока стесняются об этом сказать. Нет в Кингисеппе и в Усть-Луге никаких лесных войн – их придумал чудак по фамилии Семенов, у которого в руках все горит и взрывается.
Валерий Береснев