Если в крупных городах России выступление школьника в Бундестаге – событие, то для тех, кто живет у нас возле 55 тысяч скелетов солдат Вермахта, – виртуальная реальность. 47news увидел: "Вандалов там никогда не было".
Российский школьник из Нового Уренгоя выступил в Бундестаге и сказал, что некоторые солдаты Вермахта не хотели воевать и погибли безвинно. Поднявшаяся вслед за этой новостью волна сетевого гнева и СМИ-публикаций привела 47news в деревню Сологубовка, что под Кировском. Здесь находится крупнейшее в России, а, возможно, и в Европе, захоронение солдат Вермахта.
На подъезде машина с треском подскакивает на самозваном "лежачем полицейском". Асфальтовый гребень торчит поперек дороги и не сообщает о своем существовании ни знаком, ни тенью. Граница между Сологубовкой и остальным миром пройдена.
Вдоль дороги заброшенные дома и старинные избы с неожиданными стеклопакетами вместо окон, заросли забуревшего к зиме трехметрового борщевика. На их фоне местная бабушка с сумкой-тележкой посреди проезжей части кажется крохотной.
Кладбище немецких солдат здесь все, конечно, знают — оно на холме, прямо за церковью увидите.
В деревне не наберется и ста жителей. Интернет сообщает, что в 2007 году таковых было 30. Детей по утрам вывозят на школьном автобусе в соседнюю Мгу. Автобус желтый, в Петербурге ему бы обрадовались хипстеры: ретро-стиль, мама на дачу на таком возила.
На весь поселок — два магазина, "Мечта" и "Магазин".
Ассортимент "Мечты" - разнокалиберные спиртосодержащие бутылки, сопутствующий им перекус, здоровенные керамические собаки и утки из породы "садовый гном", искусственные цветы кислотных колеров поштучно. Свежей выпечки нет.
- Если сегодня пирожки не продадим, они же завтра испортятся, вот и нет их, - говорит продавщица.
Про школьника в Бундестаге она слышала что-то отдаленно - бедный ребенок. Реакция интернета женщине непонятна. В "Мечте" пахнет костром. Здесь нет центрального отопления — торговая точка согревается дровами. В "Магазине" выбор поинтереснее — можно разжиться хорошей капустой, печеньками и киндер-сюрпризами.
У входа в "Магазин" прямо на улице укутанная женщина сидит за прилавком с шерстяными носками и дешевой обувью. Говорит, берут нормально.
- Что мне эти солдаты Вермахта. Мне же дядю не вернут — он погиб на Синявинских высотах, ему 19 лет всего было, - говорит она.
"Да закопала бы их всех, этих солдат Вермахта", - просто реагирует на заданную тему проходящая мимо прилавка женщина.
Рабочие места в Сологубовке есть только у продавщиц. Остальные жители деревни на работу ездят кто в Кировск, кто на железнодорожную станцию Сортировочная. Ну и еще есть работа на холме — сторожем.
Холм от остальной Сологубовки отделяет будто бы стеклянная стена.
Нет, ворота церковной ограды всегда открыты, и решетка в желтой арке у кладбища тоже. Но входящий словно попадает куда-то за много сотен километров от Ленинградской области. В филиал далекой европейской страны.
Трава идеально подстрижена. Листья прибраны. Только кое-где на границе кладбища они лежат живописными бурыми и глянцевыми черными пятнами. Цвета листьев какие-то нездешние. Каждое дерево отмечено гранитным брусочком с номером — их заказывают родственники тех, кто здесь покоится, чтобы хоть как-то отметить память своих предков.
Дорожки — ровные. Скамейки — белые. Урны — чистые. Вдоль тропинок — гранитные плиты в человеческий рост, на которых убористым мелким шрифтом перечислены имена захороненных здесь, и даты их рождения и смерти.
Сами могилы не обозначены. Пустынные "блоки" по сторонам от дорожки — сплошь захоронения 55 тысяч солдат Вермахта. Рассчитано кладбище на 80 тысяч могил. "Блоки" украшены каменными крестами, которые по форме напоминают кельтские. Они расставлены в строгом порядке, по три в ряд.
Но с десяток могил здесь именные. Маленькие лаконичные прямоугольники с именами уложены прямо на пропитанную водой землю, утоплены в траве.
Два захоронения из 55 тысяч - с фотографиями. Штабс-фельдфебель Якоб Валькер погиб 16 февраля 1942 года.
Черный металлический крестик с приваренным к нему икеевским фонариком и фотографией установил его сын Эрих. Обер-егерю Йоханну Хаслеру было 22 года от роду, но он уже имел в петлице "Железный крест" второго класса.
Впрочем, кроме него такой крест имели еще 3 миллиона человек. Тут и там разложены свежие гвоздики и венки из еловых веток, украшенные живыми хризантемами. В "Мечте" таких нет.
Идеальный орднунг, идеальная тишина.
Только откуда-то со стороны едва различимых за деревьями двухэтажных "совхозных" домов слышен далекий собачий брех.
В этих кирпичных домах нет ни центрального отопления, ни водопровода, ни канализации. Совхоз производил молоко, но давным-давно загнулся. Теперь в пятидесяти километрах от центра Санкт-Петербурга универсальная валюта — дрова.
Православный Храм примирения закрыт — службы бывают только по выходным. На двери — телефон для справок, по нему отзывается инокиня Серафима из Свято-Георгиевского сестричества. Храм восстановлен на средства Народного союза Германии по уходу за военными захоронениями и жертвователей из Америки и Европы. Внутри даже есть иконы, написанные бывшим солдатом Вермахта, который учился иконописи на Афоне. Но молятся здесь только за павших красноармейцев, есть длинные списки имен погибших и пропавших без вести.
На склоне над рекой Мга — реконструированная солдатская землянка. Рядом установлен мемориальный баннер: 28 августа 1941 года здесь погибли в бою более 150 воинов РККА из 50-го батальона аэродромного обеспечения.
Рядом - аккуратный круглый домик сторожа. Дверь не заперта. Над одной комнатой висит голубая табличка Information. В другой работает плоский телевизор с диагональю, какой, наверное, ни у кого больше в Сологубовке не сыщешь. Сторож — невысокая пожилая женщина, на все расспросы отвечает уклончиво. Про школьника слышала, но комментировать не станет.
- Вы же не мое начальство, чтобы меня спрашивать. Мое дело следить, чтобы плиты были на месте, чтобы никто спиртные напитки не распивал и, если посетителям надо в туалет — пустить, - говорит она. - Вандалов здесь никогда не было, здесь люди спокойные живут. Уборкой трест занимается, он на это и местных ребят подряжает. В интернете посмотрите, что за трест, мне, сторожу, откуда знать".
К домику подъезжает автомобиль. К сторожу приехала в гости родня — муж, сын, брат с женой. "Потому что сегодня Михайлов день, а вы разве не знаете? Вы же русские люди", - качает головой сторож. "Да ладно, мы тоже не совсем русские", - примирительно улыбается ее брат. Оказывается, семья — этнические немцы.
"У нас из Казахстана родственники в Германию переехали, мы тоже могли, но не захотели, - говорит мужчина. - Там только на словах хорошо. А на деле — захочешь пойти на рыбалку, так изволь сначала бумагу получить, что ты рыбак, и ловить будешь не где хочешь, а только там, где разрешат. И чтобы за грибами пойти, нужна бумага, что ты грибник и все знаешь".
Немецкое кладбище было здесь еще во время войны — Сологубовка была оккупирована немцами, здесь хоронили умерших в лазарете. "А потом немецких солдат сюда со всего северо-запада свозили. На костях не написано, кто чей, здесь — немцы, на Синявинских высотах — наши", - говорит наш собеседник. Всего при немецком кладбище трудоустроены четверо сторожей. Работают сутки через трое. Шесть тысяч рублей пенсия — еще столько же зарплата сторожа. Если сложить — так вроде уже что-то для Сологубовки.
Ирина Николаевна ведет внуков на холм гулять. Территория между кладбищем и церковью официально называется "Парк мира". В Сологубовке Ирина Николаевна живет с рождения. Во время оккупации ее мать с пятью детьми вывезли в Эстонию. Отца не стало в самом начале войны — его призвали, но у него было плохо с сердцем и с призывного пункта его отправили домой. Он пришел пешком и уже дома умер. Ирина Николаевна живет в доме с водопроводом. "Но зимой он все равно замерзнет, будем как все воду в ведрах носить с источника", - говорит Ирина Николаевна. К похороненным за церковью солдатам Вермахта у нее нет никаких претензий.
Валентина Дмитриевна переехала в Сологубовку из Петербурга ради воздуха — с астмой в центре жить тяжело.
"Немцы, финны постоянно приезжают на кладбище на больших автобусах, вчера были и позавчера тоже, - говорит она. - 9 сентября - день основания кладбища, тоже были. А на девятое мая приезжали байкеры, много, человек сто. Те самые, которые ездили колонной за границу, но через Польшу которых не пустили. Большой колонной по нашей улице ехали, представляете?"
К соседству с кладбищем солдат Вермахта Валентина Дмитриевна относится спокойно. "Несколько лет назад сюда даже из Германии и других стран молодежь приезжала, они изучали историю Великой Отечественной войны, ездили по местам боев, работали. Очень трудолюбивые были. Колонку за церковью, на которую все за водой ездят, они делали", - рассказывает она.
Школьника, на которого ополчился Интернет, Валентина Дмитриевна тоже жалеет: люди гибли с обеих сторон и, да, у них же тоже был призыв, от которого не уклонишься.
"А наших ребят в Чечню и в Афганистан отправляли — они так же там гибли не по своей воле", - говорит женщина.
За магазином "Мечта" устрашающего вида котельная. Стены подкопчены, очевидно, здание горело.
Внутри пусто. Прямо на траву свалены синие пластиковые трубы, обозначающие, что за котельную все-таки вот-вот возьмутся. За утопающей в грязи дорогой над исполинскими борщевиками немым укором возвышается кирпичная водонапорная башня с выложенной на ней цифрой 1959. Наискосок от котельной — загаженный пустырь. Посередине — белый цементный куб с красной звездой и нелепо торчащим из макушки огрызком пластиковой еловой ветки.
"Это не воинский памятник, - успокаивает корреспондента Валентина Дмитриевна. - Там сельсовет был, его сожгли. А это — так, тумба какая-то перед ним стояла".
На деревню опускались сумерки. Спрашивать что-либо еще не имело смысла. Осуждение школьника из Нового Уренгоя за неосторожный доклад в Бундестаге оказалось бесконечно далекой реальностью для жителей Сологубовки, а соседство с массовым захоронением солдат Вермахта — наименьшей из их проблем.