За ее спиной годы в реанимации и заставы в Чечне. Там она спасала своих и помогала чужим с белыми подбородками. И представить не могла, что будет заниматься уходящими детьми. Теперь она не переживает, потому что это только вредит.
Медсестра высшей категории Полина Овсянникова из выездной службы детского хосписа Петербурга, с которой мы ездили к 13-летнему Даниле Кокореву в Кировском районе, близнецам Савиным и Ксюше Тристан в Выборгском, рассказала по нашей просьбе о себе. Она никогда не хотела заниматься детьми, но стала легендой среди родителей. В хосписе работает 13 лет. Сколько она через себя пропустила детских жизней, не помнит. Но речь идет о сотнях. 47news поговорил с ней о том, какой дорожкой она пришла в паллиативную помощь, у которой, как известно, один финал.
47news
Родилась Полина в Ленинграде в 1976 году. Тогда где-то в далеких США Джобс родил Apple, генсеку Леониду Ильичу присвоили звание маршала СССР, а на Луну слетала наша станция. Жила Полина в коммуналке на Октябрьской набережной в Невском районе Петербурга. Места не престижные, зато для шпаны искренние.
Спрашиваем о детстве.
"Мама у меня работала в зоопарке и всю жизнь животных выхаживала. В нашей 17-метровой комнате жили мама с папой, я и моя сестра. А гостили у нас змеи, вараны, лемуры и даже обезьяны. Ну и собаки, конечно. Представьте обстановочку. С тех пор меня никакой живностью не удивить", - отвечает Полина среди прочего.
Как окончила 9 классов, то поступила в медучилище на сестринское дело. Год был 91-й, шатающийся. Полина улыбается: "Работал один отец. У него с товарищем был гараж. Чинили машины. Конечно, тяжело было. Но нам много и не надо было. Жили тогда уже в доме в Колпино. На учебу на электричке туда-обратно, полдня считай занимало. Весело".
После медучилища Полину взяли в отделение реанимации в больницу имени Урицкого. "Я практику там проходила. Очень гордилась, что во мне что-то увидели и на самое сложное взяли. Про материальное не думала. Что получала, отдавала родителям. На сигареты только оставляла. Те два года в реанимации - это опыт".
В 94-м отец Полины уговорил ее пойти служить по контракту в пограничные войска. Идею подкинул знакомый родителя, непростой полковник.
"Говорил, что хватит в крови копошиться. Будешь сидеть, бумажки перекладывать и зарплата лучше. Тогда запомнилось, как в Большом доме на Литейном меня двое опрашивали для анкеты. Вышла от них и поняла, что всю жизнь им рассказала. Так обидно стало. Мол, плохая из меня разведчица".
Про службу Полина иронизирует. "Такая фигня. Срочники, офицеры, водители с соплями и простудами и бронхитами-тонзиллитами. А я терапию никогда не любила. Мне бы что-то ощутимое. Заштопать, спасти. Зато меня брали на парад на Дворцовую. Я там стояла с медицинским ящиком дурацким, но очень гордилась".
Потом Полина попала на войну в горы. "Летом 2000-го я попала в группу медицинского усиления. Добровольно, естественно. Нас отправили в село Агвали Цумадинского района Дагестана на границе с Чечней. Когда уезжала, все плакали. Но меня сложно отговорить, если решила".
Про тот период Полина рассказывать не особо хочет, хмурится. Просим все-таки.
"Медики базировались в местной больнице. Нас было пятеро. Хирург, анестезиолог, женщина-терапевт, одна перевязочная сестра и я, девчонка 24 года. Жили в трех комнатах в больнице: для мальчиков, для девочек и столовая. Готовили сами. За территорию только в сопровождении солдата. За ущельем была большая часть, оттуда получали и указания и провизию", - вспоминает, щурясь.
"Или нам везли раненых, или мы выезжали к заставам. Стреляли вокруг, конечно. Оперируем, потом вертолет бойца забирает. Ездили на ГАЗ-66, тентованном. Он если перевернется, то пиши пропало. Безопаснее сидеть у борта, но там страшно жутко, когда вниз смотришь. Часто выезжали", - задумчиво вяжет рассказ Полина.
"Спускались с гор и люди с белыми подбородками. С огнестрельными не было, ну а в остальном помогали всем. Местные вообще нас очень любили. Постоянно то сами с болячками приходили, то детей приводили. Хинкали приносили, вкусности разные. Лезгинку под баян учили танцевать. Даже влюбился в меня там один. Хабиб звали. Грозился украсть. Потом уже мне письмо пришло от наших сменщиков, что его убили".
Тут спрашиваем о страхе.
"Спирт пили каждый день. Утром выпил и не страшно, - смеется она и вытаскивает из памяти кирпичики — В середине командировки я помню испугалась, что сопьюсь".
- Перестала пить?
- Нет. Все пьют и я. И ели хорошо. Тушенка еще та, советская, галеты. Мордатые оттуда вернулись.
фото из архива Полины
Просим рассказать, кого из пациентов запомнила особенно.
"Случай был. Парнишке-солдату яички удалить пришлось. А после этой операции у мужчин какая-то особая любвеобильность появляется. Химия, в общем. Вот лежит он и говорит: "Полина, я тебя так люблю". А я и не знаю, что мне сказать. Еще не понимает, что случилось", - перед этой историей Полина тактично поинтересовалась, мол, ничего что про это. Заверили.
- Скольких спасти не смогли?
- Четверых. Для меня это много значило, - спокойно отвечает Полина.
"Когда пришла наша пора уезжать, местные плакали. Да и мы. Нам там было хорошо, что ни говори", - закругляет Полина.
Потом было комиссование из-за язвы, вновь работа в реанимации, получение высшего образования по организации сестринского ухода и случайное попадание волонтером в детский хоспис.
"Я себе никогда не могла представить, что с детьми буду работать. Думала, это же ужас, сопли, мамаши сумасшедшие. Расскажи им все, успокой. Мне же нравится штопать, резать, чтоб результат было видно. А вышло вот так? Не зарекайся называется, понимаете?" - улыбается хитрыми глазами Полина. Понимаем, конечно, что тут не понять, сами ведь с ней ездили по ее подопечным. Понимаем и то, что паллиативная помощь - это диаметрально противоположное в смысле конечного результата - излечения.
47news
- Как ты не перегораешь?
- Я не переживаю и не жалею. Знаю, что мои переживания не помогут.
У Полины, кстати, шестеро детей, среди которых есть и приемные. "Сколько каких не скажу, все мои", - шутит она на наше любопытство.
Когда прощались, удалось вытянуть из Полины удивительную историю. "У меня в горах была аллергия в августе на пыль. Да и воздух там сухой. Глаза слезились, конъюнктивит жуткий. И как-то эта самая аллергия со мной в Петербург переехала. Хотя здесь все наоборот. Сколько лет уже прошло, а недели две в августе я плачу".
Виктор Смирнов,
47news